У Сибиллы действительно были руки леди — белые, тонкие, никогда не знавшие стирки и готовки. Ярко-алые разводы ничуть не портили их. Странный орнамент из волнистых извивающихся линий покрывал пальцы, ладони, огненными браслетами обнимал запястья, распадался на отдельные штришки и пятна у плеч, тонкой пунктирной линией касался шеи. Маленькое багровое пятнышко на виске, которое Ральф раньше принимал за родинку, тоже оказалось частью странного рисунка.
С наклоненной свечи на подушку закапал воск.
«Проклятье!» Ральф отскочил от кровати, хотя и понимал, что уже поздно. Проснувшись, Сибилла наверняка заметит восковые пятна на дорогой ткани.
Со вздохом он поставил свечу на пол и вновь склонился над постелью:
— Сибилла? Проснись! Сибилла!
Женщина медленно открыла заспанные глаза и тут же лихорадочно натянула на себя одеяло.
— Сибилла, я пойду…
— Ты смотрел на меня! — прошипела она.
— Извини, так вышло. Я…
— Так вышло?!
— Сибилла…
— Убирайся! Надеюсь, наемники Вернона тебя убьют! Будь ты проклят! — ее голос дрожал, то ли от ярости, то ли от сдерживаемых слез.
— Но…
— Убирайся! Вон!
Ральф пожал плечами и пошел к выходу. Бурная реакция Сибиллы удивила его.
— Извини, Сибилла, я не удержался, — проговорил он, не обращая внимания на проклятия женщины. — Но это вовсе не уродство, зря ты так… даже красиво по-своему…
— Правда?
Ральф обернулся и увидел, что Сибилла стоит посреди комнаты, завернувшись в простыню, и улыбается так, будто хочет заморозить океан.
— Красиво? — она вытянула вперед руку. — Тогда я желаю тебе вернуться, Ральф.
Грохот металла о камень заставил их обоих вздрогнуть. Сибилла плотнее завернулась в простыню:
— Это Рыцарь. Выйди к нему, я не хочу, чтобы он сюда заходил.
Ральф кивнул:
— Хорошо. Пока, Сибилла.
Она молча смотрела, как он выходит и задвигает за собой ширму.
Рыцарь приветствовал Ральфа взмахом руки в латной перчатке, его приятель — Тряпичник — что-то неразборчиво пробормотал.
— Пора выходить, — сказал Рыцарь. — Краб велел идти коротким путем, — он презрительно фыркнул, — должно быть хочет, чтоб ты на озеро взглянул.
— Озеро? — Ральф все еще думал о Сибилле и слушал невнимательно.
— Угу…
Оба меченых были поразительно неразговорчивы. Рыцарь широко размеренно шагал, положив левую руку на рукоять меча, а правую — на черенок длинного кинжала.
Тряпичник, обмотанный шарфами, в трех замызганных плащах, шел впереди, быстро и бесшумно. Ральф готов был поспорить, что среди многочисленных одежд у того спрятан меч или боевой топор.
За невзрачной, сколоченной из трухлявых досок дверью начинался темный коридор.
Тряпичник засветил об уголек ближайшей жаровни масляную лампу и решительно скрылся в проходе. Рыцарь медлил, нерешительно стоя на пороге.
— Что-то случилось? — спросил Ральф.
— Нет, — из-за забрала голос Рыцаря звучал глухо, и Ральф не смог разобрать: была в интонациях его спутника ненависть или просто грусть.
Меченый пинком распахнул дверь и побрел вперед, все так же скрежеща металлом по каменному полу.
Чем дальше они шли, тем тяжелее становилось у Ральфа на душе. Будто кто-то тихонько шептал: «а ведь у тебя над головой земля, много земли, и это правильно — ты мертвец и место твое в могиле». Низкий свод над головой, казалось, в любой миг готов был обрушиться, а стены норовили зажать людей в узком проходе. Пахло старыми усталыми камнями.
Тряпичник остановился, когда коридор неожиданно раздался вширь и превратился в небольшую пещерку. Несколько грубо отесанных камней, по-видимому, использовались как стулья и стол, по углам валялись огарки свечей и объедки.
Меченый поставил лампу на большой валун, а сам присел на камешек поменьше.
— Ну че, пожуем перед дорожкой? — спросил он, выуживая спрятанный за пазуху пакет с ломтем хлеба и вяленым мясом.
— Я б лучше выпил, — мрачно сказал Рыцарь. — Чистенький, ты, небось, выпивки не захватил?
— Нет, — Ральф развел руками. — Честно говоря, я и еды не захватил…
Меченый разразился скрипучим смехом:
— Видать, был слишком занят с нашей высокородной Сибиллой!
— Это не твое дело, — отрезал Ральф.
— Ну да! Это я сам мечтал ползти к дурацкому замку за языком!
Тряпичник молча сунул Рыцарю флягу, а Ральфу протянул кусок хлеба. Потом достал, как фокусник, чуть ли не из воздуха, большой охотничий нож и стал нарезать мясо.
Ральф смотрел, как Рыцарь поднимает забрало и подносит флягу к бледным губам.
— Почему ты всегда в латах? Почему ты никогда их не снимаешь?
По подбородку Рыцаря потекла тонкая струйка вина. Он утерся концом одного из тряпичниковых шарфов и сказал:
— А ты еще не догадался, чистенький? — его губы искривила злая улыбка. — Если б я мог их снять… я бы взялся руками, голыми руками за твою шею, чтобы почувствовать, как там кровушка бежит — все тише и тише…
— Не надо! — Тряпичник всплеснул руками, будто пытаясь остановить поток слов.
— С чего бы это? Его никто не звал, всем ясно, что он никогда не станет одним из нас, но вот — мы премся в какой-то поганый замок, только для того чтоб чистенький мог себя показать! И этот ублюдок Краб послал нас через озеро!
Короткая дорога! Ну-ну, врите больше! Ему просто хочется чтоб наш сиятельный друг насладился видом! — он презрительно фыркнул.
— Мне все равно, что ты обо мне думаешь, — сказал Ральф. — Но то, что у меня нет меток долины на теле, еще не значит, что не я могу вас понять.
— Куда тебе… Ведь метка не только на теле, — Рыцарь глотнул из фляги. — Знаешь, я ведь никогда не был рыцарем. Только мечтал. До тринадцати лет убирал коровий навоз да копал эту проклятую землю, на которой ничего не растет, сколько ни удобряй. Потом меня завербовали в армию. Сначала даже формы не выдали. Послали в бой со ржавым топором и намалеванной на пузе руной защиты вместо кольчуги… немного свеженького мясца для вражьих мечей… Но я не сдох. Выполз после боя к нашим — с пробитым боком и раненой ногой. И получил топор получше. И доспех из кожи, клепаный, — он вздохнул. — Всю свою дерьмовую жизнь мечтал, что выеду в поле в блестящих латах, как благородный. Вот долина мне и даровала…
— Как насчет того, шоб пошевеливаться? — хмуро спросил Тряпичник, собирая остатки еды.
Рыцарь молча встал, поправил меч и кинжал на поясе. Он презрительно молчал, спускаясь вслед за Ральфом и Тряпичником по каменным ступеням.
В конце лестницы оказалась дверь, тоже старая и небрежно сколоченная. В щели между досками прорывалось синеватое свечение. Тряпичник затушил лампу, аккуратно поставил ее на нижнюю ступеньку и отворил дверь.
