— Смотри! Нет, ты посмотри!
Он усадил ее на кушетку и, встав на колени, протянул смятое письмо.
— Ох, Оуэн!
Они прильнули друг к другу, и она засмеялась, а потом заплакала. Он почувствовал теплоту ее тела сквозь полупрозрачный шелк, влажные губы, прижимающиеся к его щеке, теплые слезы, бегущие из глаз.
— Ох, Оуэн, любимый… — Она сжала его лицо дрожащими руками и нежно поцеловала, прошептав: — А ты боялся.
— Больше не буду, — пообещал он. — Никогда!
Издательство помещалось в величественном здании, возвышавшемся над городом; внутри было тихо, висели гардины, стояла красивая мебель.
— Если вас не затруднит расписаться вот здесь, мистер Краули, — сказал издатель.
Оуэн взял перо в руки.
— Уррра! Уррааа!
Он кружился в польке в дебрях бокалов для коктейлей, красноглазых оливок, множества закусок и гостей. Которые хлопала его по плечу, топали ногами, кричали, вызывая неописуемую ярость в сердцах соседей. Которые сталкивались и разлетались по комнатам и залам квартиры Кэрол, переливаясь, как ртуть. Которые поглотили все съестное. Которые влили в себя Ниагару спиртного. Которые гадали о будущем потомства в темной спальне.
Оуэн высоко подпрыгнул.
— Я — индеец! — завывающим голосом прокричал он, схватив смеющуюся Кэрол за распущенные волосы. — Я — индеец, и я сниму с тебя скальп! Нет, лучше я тебя поцелую!
Что он и сделал, под бурные аплодисменты и свист. Она прижалась к нему. Хлопки напоминали пулеметную очередь.
— А теперь — на “бис”! — объявил он.
Смех. Поздравления. Оглушающая музыка. Кладбище бутылок в раковине. Звук и движение. Пение хором. Бедлам. Полицейские у двери. “Входи, входи, блюститель закона!”
— Нельзя ли немного потише, люди спать хотят.
Тишина после погрома. Они сидят вместе на кровати, глядя, как серая заря вползает на подоконник: полусонная Кэрол в ночной рубашке, прижимаясь к нему; Оуэн, целующий ее теплую шею, чувствуя, как бьется под кожей ее пульс.
— Я люблю тебя, — прошептала Кэрол.
Она прильнула к нему губами. Наэлектризованная ночная сорочка затрещала, и он вздрогнул, дотрагиваясь до лямок и глядя, как они соскальзывают с белых плеч.
— Кэрол, Кэрол.
Она крепко обняла его.
Телефон звонил и звонил. Он приоткрыл один глаз. Ему казалось, что к веку прикреплены горячие вилы. Когда он моргнул, вилы вонзились в мозг.
— Ох!
Он изо всех сил зажмурился, и комната исчезла.
— Убирайся вон, — пробормотал он звенящему, звенящему телефону и гоблинам, которые отплясывали, стуча копытами, у него в мозгу.
Где-то в пустоте отворилась дверь, и телефон прекратил звонить. Оуэн с облегчением вздохнул.
— Алло? — сказала Кэрол. — О. Да, он здесь.
Он слышал, как шуршит ее платье, почувствовал, как она трясет его за плечо.
— Оуэн, — сказала она. — Проснись, дорогой.
Он видел нежную розовую кожу сквозь полупрозрачный шелк. Он потянулся к ней, но она отпрянула, взяла его за руку, пытаясь приподнять.
— Тебя к телефону, — сказала она.
— Сначала — ты, — сказал он, притягивая ее к себе.
— Телефон.
— Подождет. — Он уткнулся в ее шею, и голос его зазвучал приглушенно: — Я завтракаю.
— Милый мой, тебя к телефону.
— Алло? — сказал он в черную трубку.
— Это — Артур Минз, мистер Краули, — сказал голос.
— Да! — Голова у него раскалывалась от боли, но он улыбался, потому что звонил агент, с которым он разговаривал накануне.
— Вы не могли бы со мной позавтракать? — спросил Артур Минз.
Приняв душ, Оуэн вернулся в гостиную. Из кухни доносилось шаркание тапочек Кэрол по линолеуму, запах бекона и кипящего черного кофе.
Оуэн остановился. Он нахмурился, глядя на кушетку, где провел ночь. Как он здесь очутился? Ведь он спал вместе с Кэрол.
Улицы ранним утром выглядели мистически. После полуночи Манхэттэн казался островом таинственной тишины, акрополем из стали и камня. Безмолвные цитадели оставались позади, и его шаги звучали как тиканье часового механизма в бомбе.
— Которая взорвется! — вскричал он.
— Взорвется! — закричали ему в ответ улицы и покрытые тенями стены.
— Взорвется и разбросает шрапнель моих слов по всему миру!
Оуэн Краули остановился. Он широко раскинул руки, обхватив всю Вселенную.
— Ты моя! — закричал он.
— Моя! — ответило эхо.
Когда он пришел домой и начал раздеваться, в комнате стояла полная тишина. Со вздохом облегчения он уселся на кушетку, пожал ноги и расшнуровал ботинки. Интересно, который час? Он взглянул на часы.
2 часа 58 минут.
Всего лишь пятнадцать минут прошло с тех пор, как он высказал свое желание.
Он удивленно фыркнул и бросил ботинок на пол. Чертовщина какая-то. Да, прошло ровно пятнадцать минут, если не учитывать одного года, семи месяцев и двух дней, как он стоял здесь в пижаме и валял дурака, загадывая желание. По правде говоря, эти девятнадцать месяцев пролетели совсем незаметно, но ведь не до такой же степени. И уж если на то пошло, поднатужившись, он мог вспомнить чуть ли не каждый из этих жалких дней.
Оуэн Краули усмехался. Вот уж действительно чертовщина. Все это наверняка проделки его мозга. Забавный это все-таки механизм — мозг!
— Кэрол, давай поженимся!
С тем же успехом он мог ударить ее. Она стояла ошарашенная.
— Что? — спросила она.
— Давай поженимся! Она уставилась на него.
— Ты действительно этого хочешь? Он крепко обнял ее.
— А ты испытай меня, — сказал он.
— Ох, Оуэн.
Она прильнула к нему на мгновенье, затем резко откинула голову назад и улыбнулась.
— И вовсе ты меня не удивил, — сказала она.
Это был белый дом, скрытый в густой листве разросшихся деревьев. Комната была большой и прохладной, и они стояли на ореховом паркете, держась за руки. За окном шуршали листья.
— Итак, — сказал мировой судья Уивер, — согласно полномочиям, которыми наделил меня суверенный штат Коннектикут, я объявляю вас мужем и женой. — Он улыбнулся. — Можете поцеловать невесту, — сказал он.
Их губы разошлись, и он увидел, что в глазах ее блестят слезы.
— Привет, миссис Краули, — прошептал он.
Под бормотание мотора “бьюика” они ехали по тихой деревенской дороге. Кэрол положила голову на плечо мужа, слушая, как радио играет “Вечное мгновение” в переложении для струнного оркестра.
— Ты помнишь? — спросил он.
— Ммм-гммм.
Она поцеловала его в щеку.
— Интересно, где же этот мотель, который нам порекомендовал судья? — сказал он.
