Она поцеловала его в щеку.
— Интересно, где же этот мотель, который нам порекомендовал судья? — сказал он.
— Разве это не он, вон там, впереди? — спросила она. Колеса заскрипели по гравию, машина остановилась.
— Оуэн, посмотри, — сказала она.
Он рассмеялся. “Альдо Уивер, менеджер” — было написано на ржавой железной табличке, прибитой к деревянному знаку.
— Ну да, мой брат Джорж всех здесь женит, — сказал Альдо Уивер, подводя их к маленькому домику и отпирая дверь.
Затем Альдо исчез, и Кэрол прислонилась к двери. Щелкнул замок. В тихой комнате, где за окном разросшиеся деревья загораживали свет, Кэрол прошептала:
— Теперь ты мой.
Они шли по пустым, звенящим эхом комнатам небольшого дома в Нортпорте.
— Да, да, — заявила счастливая Кэрол.
Они стояли перед окном, из которого открывался вид на тенистый темный лес неподалеку. Рука ее скользнула в его руку.
— Дом, — сказала она. — Наш дом.
Они переехали, меблировали комнаты. Издательство купило у него второй роман, потом третий. Джон родился в то время, когда ветер швырял крупицы снега по неровной лужайке; Линда — в знойную летнюю ночь, под стрекотанье сверчка. Годы летели, как движущееся полотно, на котором художник рисовал происходящие события.
Он сидел в тиши своего крохотного кабинета. Сегодня он припозднился, исправляя гранки четвертого выходящего в свет романа “Одной ногой в море”. Клюя носом, он надел колпачок на вечное перо и отложил его в сторону.
— О, господи, — пробормотал он, потягиваясь. Он очень устал.
В другом конце кабинета, на полке крохотного камина, звякнули один раз часы. Оуэн поднял голову. 3 часа 15 минут ночи. Давно уже пора было спа…
Он застыл, глядя на часы, и сердце его застучало, как барабан. На семнадцать минут позже, чем в последний раз, — мелькнула мысль, — в общей сложности тридцать две минуты…
Оуэн Краули задрожал и потер рукой руку, будто сидел перед костром. Но это же кретинизм, подумал он, вот так из года в год вспоминать о своих дурацких фантазиях. Так недалеко и до сумасшедшего дома.
Он отвернулся от часов и окинул взглядом комнату. Подумав об окружающем комфорте, он улыбнулся. Собственный дом, удачное расположение, полка с рукописями слева от него. Все это было реально. Между детьми тоже была разница, которую можно измерить: один старше другого на полтора года.
Он прищелкнул языком, недовольный собой. Сплошной абсурд: не хватало только, чтобы он сам себе начал доказывать, что все это глупости. Откашлявшись, он энергично принялся прибирать на столе. Вот так. И так.
Он тяжело откинулся на спинку кресла. А может, и наоборот: ошибкой будет заставить себя не думать об этом. Ведь раз нелепое ощущение все время возвращается к нему, значит, оно должно иметь какое-то значение. И если с этим ощущением бороться, то можно просто потерять голову. Прописная истина.
Что ж, тогда буду рассуждать логически, решил он. Время — величина постоянная, отсюда и следует плясать. Но каждый воспринимает его по-разному. Для некоторых — оно тянется еле-еле, для других — летит незаметно. Значит, он просто принадлежит к числу тех людей, которые не замечают различных переходных периодов. И именно поэтому его мозг не забыл, а скорее, заострил свое внимание на том детском пожелании, которое он высказал пять лет назад.
Ну конечно же, в этом вся штука. Летели месяцы, исчезали годы — и все потому, что он именно так к ним относился. И…
Дверь отворилась, и в кабинет вошла Кэрол со стаканом теплого молока в руке, неслышно ступая по мягкому ковру.
— Тебе давно пора спать, — проворчал он.
— Тебе тоже, — ответила она, — а ты все сидишь и сидишь. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
— Знаю, — ответил он.
Пока он, прихлебывая, пил молоко, она села к нему на колени.
— Исправил гранки? — спросила она.
Он кивнул и обнял ее за талию. Она поцеловала его в висок. За окном, на темной зимней улице, тявкнула собака. Она вздохнула.
— Кажется, все это было только вчера, правда? — спросила она.
Он вздрогнул.
— А мне не кажется.
— Эх, ты!
Она шутливо ущипнула его за руку.
— Это Арчи, — послышался в трубке голос его агента. — Угадай-ка!
У Оуэна перехватило дыхание.
— Не может быть!
Он кинулся искать ее и в конце концов нашел ее в ванной. Кэрол закладывала постельное белье в стиральную машину.
— Малышка! — закричал он. Простыни полетели во все стороны. — Наконец-то!
— Что случилось?
— Кино! Кино! Они покупают моих “Дворян и Герольдов”!
— Не может быть!
— На все сто! И — слушай меня внимательно, садись и слушай, садись, тебе говорю, а то упадешь! — мне платят двенадцать с половиной тысяч долларов!
— Ох!
— И это еще не все! Они гарантируют мне контракт для работы над сценарием в течение десяти недель — слушай внимательно — по семьсот пятьдесят долларов в неделю!
Она взвизгнула.
— Мы теперь богачи!
— Не совсем, — сказал он, ходя взад и вперед по ванной комнате, — это только начало, друзья, толь-ко начало!
Октябрьские ветры налетали порывами на взлетную полосу, как морской прибой. Ленты прожекторов высвечивали небо.
— Как жаль, что дети не пошли меня провожать, — сказал он, обняв ее за талию.
— Они бы только промокли и намерзлись, милый, — сказала Кэрол.
— Кэрол, а может ты все-таки…
— Оуэн, ты же знаешь, если бы я только могла, я полетела бы с тобой, но тогда придется забирать Джонни из школы, и, кроме того, это будет стоить кучу денег. Перестань, ведь мы не увидимся всего десять недель. Ты и оглянуться не успеешь…
— Рейс двадцать семь на Чикаго и Лос-Анджелес, — объявил громкоговоритель. — Посадка у входа номер три.
— Ох, уже.
В ее глазах внезапно появилось потерянное выражение, и она прижалась к нему холодной щекой.
— Как мне будет тебя не хватать, любимый.
Самолетные колеса скрипнули, стены кабины затряслись. Мотор ревел все громче и громче. Оуэн оглянулся. Разноцветные огоньки аэродрома отдалялись. Где-то среди них стояла Кэрол, глядя, как нос самолета задирается в темную ночь. Он уселся поудобнее. “Это сон, — прошептал он и закрыл глаза. — Я лечу на запад, чтобы написать сценарий для кино по своему собственному роману. Господи боже мой, самый настоящий сон”.
Он сидел в углу кожаного дивана. Кабинет его был просторен. Полуостров полированного письменного стола отходил от стены, кожаное кресло аккуратно стояло рядом. Твидовые занавеси скрывали гудящий кондиционер; подобранные со вкусом репродукции украшали стены; под ногами лежал ковер, мягкий, как губка. Оуэн вздохнул.
