— Спасибо тебе, сынок! Орден бы тебе Боевого Красного Знамени — да уж нет таких…. А новыми награждать — мне не положено, поскольку — пенсионер. Хотя… — Тут генерал задумался, а затем, просветлев лицом, скорым шагом направился к своему столу, покопался в его ящиках — и, достав какую-то коробку, вернулся вместе с ней к Одиссею.
— Орден дать тебе не могу. Зато могу наградить тебя, можно сказать, именными часами. Держи!
Одиссей взял из рук генерала продолговатую коробочку, обитую красным бархатом, и, не удержавшись, открыл её.
Часы "Восток" в золотом корпусе, с немного потускневшим лакированным кожаным ремешком. Одиссей повернул их — и на обратной стороне корпуса прочёл краткую надпись, выгравированную белым металлом — "Моему боевому товарищу" — и немного недоуменно поднял на генерала глаза. Тот кивнул.
— Да, сынок. Часы эти старые, и должны были быть вручены одному человеку ещё в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, за бои при Квито-Кванавале. Их тогдашнее ангольское правительство заказало заводу ровно двадцать штук, из золота девятьсот девяносто девятой пробы. Девятнадцать от имени тамошнего министра обороны были вручены особо отличившимся нашим военным советникам. А двадцатые…. А двадцатые должен был получить подполковник Шатунов Игорь Владимирович, мой друг и товарищ.
— А что… а что с ним случилось?
Генерал промолчал. Затем, достав из кармана пачку сигарет, закурил, и, выпустив облачко дыма — ответил:
— Погиб. Уже в самом конце боёв, когда кубинцы отбросили буров за реку. Прямое попадание в бээрдэмку, на какой он ехал…. Собрали каску останков — а в гроб для весу насыпали белого ангольского песка. Так его здесь, на родине, под Калугой, и похоронили.
Одиссей смущённо спросил:
— Так может…. Может, не надо? Может, лучше семье передать?
Генерал тяжело вздохнул.
— Не было у него семьи. Детдомовский, жениться не успел, всё войны да командировки…. Армия была его семьёй. Я его хоронил, военком тамошний — да взвод солдатиков из местного гарнизона. Вот и все его родственники…
Одиссей аккуратно достал часы, бережно застегнул на запястье. Генерал кивнул.
— Носи, сынок. Ты сделал за эти две недели не меньше, чем друг мой Игорёк, на той забытой Богом войне. Носи! Заслужил…. А теперь ступай, мы тут с твоим командиром минут десять пошепчемся. Ты пока внизу, у Валеры, чайку выпей. Хорошо?
Одиссей кивнул и, щёлкнув каблуками, развернулся и вышел из кабинета. Как только дверь за ним затворилась — генерал одобрительно кивнул и улыбнулся.
— Молодца! — И. обернувшись к Левченко, спросил: — Ну что, отвёз Гончаров наш трофей в Саратов?
— Отвёз. Правда, пришлось очень долго объяснять тамошнему начальнику, что мы от него хотим — но, в конце концов, удалось тихо подменить ящики. Теперь мы — владельцы станции обеззараживания воды, а арсенал — недостающего фугаса. Всем сёстрам по серьгам…
Калюжный кивнул.
— Хорошо. Будем считать, первый натиск супостата мы отбили, с сурьёзными для него потерями. Вдову Сармата устроили?
— Так точно. Перевезли вместе с дочкой к матери в Нежин, купили квартиру, устроили на работу. Ей Ведрич предлагал в Москву — не захотела; сказала, что хочет быть ближе к могилке мужа. Сашу Дроботея украинская таможня похоронила на родине, в селе Задворяны, что под Прилуками — от Нежина сорок километров.
— С деньгами у неё как? Пособие выплатили?
— Так точно, пятьдесят тысяч положили на её счет. Кстати, еле уговорили! Таможня ж ей полторы тысячи гривен по утрате кормильца всего выдала, так Мария никак не могла понять, отчего это русская фирма ей вдруг полста тысяч долларов выплачивает — что-то там Ведрич ей наплел, поверила…
Генерал устало вздохнул.
— Десятый. Десятый уже у нас павший — и ни об одном из них Родина не знает, не ведает, что жизнь за неё ребята положили. И когда мы данные о наших погибших героях сможем рассекретить — даже предполагать не берусь. Вон, даже жене — и то не можем правду сказать, вот какая петрушка…. Сердце болит у меня, Левченко, когда я о наших убитых товарищах думаю. И все они, как живые, перед глазами стоят…
Генерал помолчал, а затем, взглянув в окно — бросил своему заму уже деловито:
— Нашли, кто там, в верхушке украинской таможни, на врага работает?
— Нашли красавца. Взяли на карандаш. В ближайшее время убедительно попросим начать оказывать содействие нашей лавочке. Ребята Ведрича для таких случаев казнь Такмана на видео сняли. Со всеми подробностями…
— У этих…. У Ефремова и Попугаева душонки выскоблили?
— У Попугина. До дна. Знаем, кто и где их вербовал, за что ребята трудились. Взяли подписку на нас работать. В общем, почистили немного авгиевы конюшни.
Генерал вздохнул.
— Тут, ежели всурьёз чистить — то лет на десять хорошей работы. Ладно, отбрили пока супостата — и то ладно. Теперича он в других местах начёт врага искать, других на эту синекуру подыскивать. Мы тут ему зубы-то повыламывали — думаю, что надолго — а вот другие варианты уже не в нашей компетенции. А что врага эти, что играют за чёрных, будут искать — ты, надеюсь, в этом не сомневаешься?
— Абсолютно. Думаю, они одновременно с "Дареным конём" ещё парочку вариантов разрабатывали — и теперь, когда им здесь не выгорело, они их в темпе вальса начнут в действие вводить.
— Ну что ж, посмотрим. Но расслабляться — знаю вас, бездельников! — даже и не думайте. Мы свою страду ещё далеко не закончили! Работы у нас впереди ещё без меры, и без меры крови, пота и слёз. Первый тайм мы отыграли, как в той песне поётся, и по очкам победа досталась вроде как бы нам — но по очкам, Дмитрий Евгеньевич, войны не выигрываются. Они ведутся, как ты в академии учил, до полной и окончательной победы. Так вот, нашей победы в ближайшем будущем я пока не вижу — а посему бдительности терять нам никак нельзя. Война у нас впереди ещё очень серьезная, и за кем будет в ней последнее слово — не знает ещё никто…
Чудны дела твои, Господи…
Одиссей, покачав головой, вышел со стоянки, что рядом с тоннелем под Инсбрукер-плац, и неторопливым шагом направился к станции метро. Сдурели они тут все, что ли? Парковщик, вместо того, чтобы, как добропорядочный немец, взять у него деньги за паркинг и выдать квиток — быстрым рывком поднял шлагбаум, впустил машину Одиссея на полупустую площадку, и тут же умчался в свою будку. Ни денег, ни квитанции…. Вообще, в Германии ли он?
Сегодня утром переезжал границу — и ничего подобного не было в зародыше. Немцы дотошно проверили ближний и дальний, ручник, наличие аптечки — но в свой Фатерланд его древнюю "копейку" всё же пропустили, про себя, наверное, поражаясь любви русских к своим антикварным автомобилям. Все процессы на границе — таможенный досмотр, пограничный, полицейский — прошли добротно, неспешно, фундаментально; в общем, по-немецки. А стоило ему въехать в Берлин — мир рухнул. Лишь только он успел проехать под железнодорожным мостом, нависающим над Саксендамм, по которой он, не спеша, катил в центр города — как справа, с Науманн-штрассе, ему наперерез, прямо на красный свет светофора, вылетел какой-то шальной "опель" — и помчался из города; Одиссей лишь в последнюю секунду успел уклониться от удара. Ни хрена ж себе День усекновения главы Иоанна Предтечи! Тут, с такими шумахерами, как бы свою голову не потерять…
