– Таким принципом руководствуются далеко не только структуры, подобные нашей, – не сразу отозвался Сулимов. – Пожалуй, трудновато будет найти в наше время достаточно серьезную организацию, которая во главу угла ставила бы иные принципы. Какой век, такие и песни. Но мы не идем в обход, Андрей Николаевич. Просто другого пути у нас нет. Дело в том, что Мерцалов исчез. Вы догадываетесь, куда можно отсюда, – он обвел рукой помещение, – исчезнуть?
– Догадываюсь, – пробормотал Кононов. – Нырнул во вчерашний день. Не усмотрели, значит, за этим Мерцаловым... Погодите! – встрепенулся он. – А как же хронокар? Он же, по идее, должен исчезнуть вместе с изобретателем...
Сулимов невесело усмехнулся:
– Копировать мы всегда умели. Вспомните американскую «летающую крепость» – у Туполева ведь получилось повторить все до последней заклепки, включая пулевые пробоины. А использование нацистского наследия Королевым... Сейчас такое просто делается. А теперь представьте: попадает Мерцалов в начало семидесятых – он семьдесят второго года рождения – и создает копию для кого-нибудь другого, постарше... Например, родившегося в семнадцатом. Что мы с вами о Ленине говорили? Я просто не стал углубляться, хотел все по порядку вам изложить. Вот у вас родители учителями были, жили вы не хуже других, университет закончили... А родители ваши где родились, в каких семьях?
– Отец в Удмуртии, в деревне, и мама тоже в деревне, в Курской области.
– А как вы думаете, Андрей Николаевич, не будь того события, что теперь называют «октябрьским переворотом», выбрались бы ваши родители из своих деревень, сумели бы получить высшее педагогическое образование? Они ведь познакомились-то где, в пединституте?
– Да понял я, понял, – хмуро сказал Кононов. – При другом раскладе меня бы и на свете не было.
– Именно! И меня бы тоже не было, и Алексея Дмитриевича, – Сулимов кивнул на Иванова. – Вполне может случиться так, что завтрашнее утро будет встречать прохладой уже других людей, и нас с вами среди этих людей не окажется! Мы просто не родимся, как не родятся и многие другие. Не знаю, как вас, Андрей Николаевич, а меня такая перспектива совершенно не устраивает.
«Так чего б тебе, полковник, самому не броситься в прошлое себя спасать?» – подумал Кононов, но озвучивать эту свою мысль не стал. Конечно, Сулимов когда-то начинал простым исполнителем, но теперь был руководителем. Исполнителями были другие. В данном случае – он, Кононов.
Да, задавать такой наивный вопрос было совершенно нецелесообразно, и Кононов спросил о другом:
– И все-таки, почему в качестве спасителя вам приглянулся именно я? Вполне допускаю, что у вашей фирмы каждая, так сказать, единица народонаселения под колпаком, вы все про всех знаете; в частности, вы в курсе всех моих дел... Увидели, что перспективы на будущее у меня весьма расплывчатые и печальные – и решили использовать. Это я уже понял. Но ведь таких, как я, бесперспективных, – тьмы и тьмы, несть им числа. Вам даже не нужно было бы ехать за мной по такой жарище черт-те куда, на окраину. Достаточно было выйти из вашего «уютного дворика» и отловить первого попавшегося бомжа. Так почему же именно я столь высокой чести удостоился? Ведь вы же обо мне справки наводили, даже знаете, что сегодня меня с работы поперли. Завидная оперативность – прям как в кино! Может, я избранный какой-то, может, значусь в ваших досье как потенциальный спаситель человечества? «Кононов Андрей Николаевич, он же Нео, беспартийный, характер нордический, потенциальный Спаситель человечества». Так, что ли, Сергей Александрович?
– Будем считать, что вы угадали, – ответил Сулимов, и Кононов понял, что вся его вдохновенная тирада пропала впустую: ничего они ему не скажут. Не назовут критериев, по которым производился отбор.
– Что ж, воля ваша, – покорно сказал он. – Хотя этот вопрос не будет давать мне покоя там, в прошлом. Между прочим, вы уверены, что я выполню ваше э-э... поручение? Мне ведь там, в семьдесят первом, все равно будет, каким выдастся две тысячи восьмой. Конечно, каждому хочется верить в собственное бессмертие, но я человек вполне здравомыслящий и знаю, что вряд ли протяну на свете еще чуть ли не сорок лет. Да еще с такой хреновой наследственностью...
– Это не поручение, Андрей Николаевич, – уточнил Сулимов. – Это просьба. Думаю, вы ее обязательно выполните. Во-первых, потому что, как мы уже с вами обсуждали, действия Мерцалова в прошлом могут затронуть еще более глубокие пласты истории, и в результате вы не появитесь на свет Божий в шестьдесят восьмом, а значит исчезнете и вы – хрононавт, прибывший из будущего. Во-вторых... Разве я не убедил вас в том, что прошлое лучше не трогать?
– Вполне убедили.
– Ну вот. Значит вы не сможете остаться в стороне.
– Ага, вырисовываются все-таки критерии, – заметил Кононов. – Мой жизненный тупик, инстинкт самосохранения, чувство ответственности... Ничего больше не добавите?
Дон Корлеоне выпрямился в кресле, взгляд его «итальянских» глаз стал очень серьезным, даже суровым:
– Думаю, этого достаточно, Андрей Николаевич. Нам нужно поторопиться, Иначе Мерцалов нас опередит. Давайте завершать все ваши здешние дела и переходить к сугубо практическим вопросам.
Внутри у Кононова словно что-то оборвалось. Сердце его зачастило, и стало ему холодно и жутко, и он с беспощадной отчетливостью понял, что не властен более распоряжаться собой и превратился в исполнителя чужой воли. Ничего он здесь не решал – все решили за него. И с этим нужно было смириться, и это нужно было принять. Не роптать, а сжиться, превратить чужой путь в свой собственный и идти по нему без оглядки, до конца...
Не человек выбирает пути, а пути выбирают человека...
– Я готов, – хрипло сказал Кононов и, прочистив горло, повторил: – Я готов. Но домой-то вы мне напоследок разрешите вернуться... и вообще, попрощаться?.. Со всем этим попрощаться...
– Разумеется, Андрей Николаевич. Хотя в семьдесят первом вокруг будет почти то же самое. Разве что автомобилей поменьше и радиационный фон пониже.
«Можно в те же вернуться места, но вернуться назад невозможно», – вспомнилось Кононову. Выходит – возможно?..
Сулимов поднялся из-за стола и, неслышно шагая по палевому, с бледно-розовыми разводами ковровому покрытию, подошел к столу Кононова. Иванов, сидя на самом краешке своего кресла, будто ему тоже не терпелось встать, провожал его взглядом.
– Спасибо, Андрей Николаевич, – дон Корлеоне протянул Кононову руку. – Вычурные и помпезные словеса неуместны, но, возможно, вы и на самом деле спаситель человечества.
Кононов криво усмехнулся и пожал жесткую ладонь того, кто стал хозяином его судьбы.
