— Иисусе! — пробормотал врач, отрезав рукав солдатской рубахи и обнаружив, что повреждения гораздо серьезнее, чем казались на первый взгляд.
Раненый выдохнул:
— Нет, не так. — И ухмыльнулся, хотя губы его остались сжаты плотнее валиков для глажки белья в прачечной. — Генри. Гилберт Генри меня звать. Откликаюсь на Генри.
— Генри. Гилберт Генри, откликающийся на Генри. Я запишу, — пообещала Мерси, и она собиралась выполнить обещание, хотя к этому моменту ее руки были заняты остатками повязки, которая больше не поддерживала простреленную руку. Впрочем, она и раньше лишь не давала раздробленной конечности распасться на куски. Странно, что рука не развалилась при осмотре, просто под взглядом доктора Лашера.
— Никогда не нравилось имечко Гилберт, — пробормотал мужчина.
— Славное имя, — заверила раненого девушка.
— Помоги мне перевернуть его, — попросил доктор Лашер. — У меня нехорошие предчувствия…
— Я поддержу его. А вы приподымайте. Извини, Гилберт Генри… — она повторила его имя, чтобы лучше запомнить, — но сейчас будет больно. Дай-ка мне здоровую руку.
Он послушался.
— Дай мне знать, если будет совсем невмоготу. Жми, не стесняйся.
— Как можно!
Галантен до последнего, этого не отнять.
— Можно и нужно, и ты еще поблагодаришь меня за это предложение. Вмятин ты на мне не оставишь, обещаю. Ну, на счет «три», — сказала она доктору, встретившись с ним взглядом.
Врач начал отсчет:
— Раз… Два…
На «три» они вместе приподняли мужчину, повернули его набок и подтвердили наихудшие опасения доктора Лашера.
Гилберт Генри заговорил первым:
— Ну, кто-нибудь из вас, скажите что-нибудь. Не заставляйте человека гадать. — Второе предложение выползло из него со свистом, поскольку силы и воздух, затраченные на слова, утекали сквозь зияющую дыру в боку.
— Пара ребер… — констатировал доктор, — раздроблены к чертовой матери, — продолжил он, поскольку давно уже миновали те дни, когда он следил за речью в присутствии медсестер, а уж тем более в присутствии Мерси, чья манера выражаться частенько была куда грубее — если того требовала ситуация.
— Возможно, три ребра, — уточнила она, разглядывая рану. Она видела не только это. Но сказать не могла — только не тогда, когда Гилберт Генри мертвой хваткой стискивает ее руку.
Три ребра представляли собой наименьшую из проблем. С рукой дело обстояло серьезнее, ей определенно грозит ампутация; но то, что девушка видела сейчас, вызывало другой вопрос: стоит ли вообще начинать операцию, означающую лишние боль и страдания. Легкое парня в лучшем случае пробито, в худшем — изодрано в клочья. Пуля, изувечившая его, — или то было ядро? — попала в левый бок, приговорив руку и разорвав мягкие ткани торса. С каждым вдохом и выдохом из переломанной грудной клетки солдата вырывался теплый влажный воздух.
От таких ран люди не оправляются.
— Помоги мне перекатить его обратно, — попросил доктор Лашер, и Мерси повиновалась — снова на счет «три». — Сынок, я должен сказать тебе всю правду. Руку не спасти.
— Я… я боялся этого. Но, док, я едва дышу. Это из-за ребер… да?
Теперь, когда Мерси знала, куда смотреть, она видела толчками выплескивающуюся из его тела над ребрами сукровицу, уже свежую, словно уложив парня в прежнее положение, они ухудшили его состояние. У Гилберта Генри осталась в запасе пара часов, а может, и пара минут. Но пара часов — это максимум, если только Господь Бог самолично не явит чуда.
И Мерси ответила вместо доктора, все еще раздумывавшего, что сказать:
— Да, это из-за ребер.
Солдат скривился, и истерзанная рука дрогнула.
— С рукой придется расстаться, — проговорил доктор Лашер. — Нам потребуется эфир.
— Эфир? Мне никогда еще не давали эфир. — Голос мужчины зазвучал по-настоящему испуганно.
— Никогда? — небрежно переспросила Мерси и потянулась к тележке с препаратами для наркоза. Она была двухуровневая; на верхней полочке лежали сами медикаменты и чистые тряпицы, плюс одна из новомодных масок с клапаном, которую капитан Салли купила на собственные деньги. Это было чудо техники, и стоила такая маска дорого. — Это не так уж и плохо, честное слово. При вашем состоянии я бы назвала эфир блаженным облегчением, мистер Гилберт Генри.
Он снова сжал ее руку.
— Ты же не оставить меня, да?
— Естественно, нет, — пообещала Мерси. Клятва не из тех, что надо непременно сдержать; да еще вопрос, будет ли у нее такая возможность, но по голосу Мерси солдат ни о чем не догадался.
Улыбка, больше похожая на тонкий шрам, вновь растянула его губы.
— Да уж побудь… пожалуйста.
На второй полочке тележки хранились инструменты гораздо более страшные. Мерси тщательно следила за тем, чтобы ее юбка и передник скрывали их. Не стоит парню видеть зубастую пилу, крючконосые зажимы или же ножницы-переростки, необходимые иногда для рассечения последних жил. Ему достаточно видеть ее профессиональную сноровку. Так что Мерси осторожно высвободила пальцы и начала подготовительную работу, пока доктор настраивается на операцию, раскладывая менее грозные на вид инструменты и требуя еще тряпок, тампонов и второе ведро с горячей водой, о чем должен позаботиться кто-нибудь из находящихся рядом выздоравливающих.
— Мерси, — уронил доктор Лашер. Это был приказ — и сигнал к началу.
— Да, доктор. — Она обратилась к Гилберту Генри: — Пора, дорогой. Ничего не поделаешь, но поверь, ты очнешься, славя Господа за то, что все проспал.
Не самая ободряющая речь, конечно, но по ту сторону Гилберта Генри, за занавесом, дожидались еще двое, и каждому из них нужно было такое же внимание; а ее внутренний сочинитель успокоительных фраз сегодня что-то забастовал.
Она показала солдату маску: выпуклый стеклянный треугольник со скругленными углами — чтобы удобнее ложился на нос и рот.
— Видишь? Я опущу это тебе на лицо, вот так… — Она на миг поднесла маску к собственному рту только с целью демонстрации. — Потом присоединю вот это. — Она продемонстрировала емкость, формой напоминающую пулю, а размером чуть больше винной бутылки. — Потом смешаю эфир со стабилизирующим газом, и не успеешь ты сказать «фу», как погрузишься в лучший сон в своей жизни.
— Ты… уже делала это… прежде?
Слова давались ему гораздо труднее, чем в начале; он все больше слабел, хотя и лежал на койке, и она поняла — внезапно и с ужасом, — что после того, как она прижмет маску к его лицу, он уже не очнется. Подавив панику, не дав ей отразиться в глазах, девушка сказала:
