Парни застрочили из автоматов, уничтожая бегунов. Хорошо, что пока появляются только они. Он сел на корточки и стиснул автомат, готовый в любой момент прийти на помощь. Вдалеке загрохотал крупнокалиберный пулемет броневика. Скорее же, Фридрих!
Проклятый дождь хлынул стеной. Парни стреляли, не останавливаясь, в помещение летели пустые магазины. Яр предположил, что скоро понадобятся новые, приготовил пару своих, чтобы передать Лешему.
– Есть! – радостно воскликнул Радим. – Учитель, вижу его!
Яр приблизился к двери и увидел броневик на треугольных гусеницах, буквально облепленный мутантами. Как Фридрих выберется, он и предположить не мог. Очень помогли бы щиты, какие использовали солдаты Спарты, но их не было.
Парни удвоили усилия, расстреливая мутов вокруг броневика. Машина рванула вперед, затормозила, сбрасывая атакующих, и устремилась к убежищу, наматывая мутов на гусеницы. Встала в паре метров от двери, из кабины выскочил Фридрих с тесаком, захлопнул дверцу, рубанул сунувшегося мута и перескочил через порог, за его спиной с лязгом захлопнулась дверь, куда принялись тарабанить вечно голодные твари.
Помещение погрузилось в темноту, три крошечных округлых отверстия в пятиметровых стенах света почти не давали, и с полминуты пришлось привыкать в темноте.
– Нас и правда предал Демон, – послышался голос Фридриха. – Эй, чужак, ты еще здесь?
– Где ж мне еще быть, – отозвался Яр.
– Спасибо. Если б не ты, нас застали бы врасплох под землей и перебили бы. Ты ведь рассчитываешь, что мы возьмем тебя с собой? Значит, про антивирус Демон догадался и тебе рассказал.
– Да. Все что мог выложил, – ответил Яр, покосился на дверь, представил беснующихся на улице мутантов, пытающихся сорвать ее с петель. – Тут надежно? Они сюда не проникнут?
– Надежно.
– А крыша? Они обычно через крышу…
– Сам укреплял бетоном.
– Тогда да, тогда – надежно.
– Яр, – продолжил Фридрих, – я не знаю, сколько дней мы проведем в пути, доберемся ли до цели живыми и получим ли антивирус. Но у меня в команде есть свободное место, так что – присоединяйся!
Яр улыбнулся от уха до уха. Ощущение незащищенности схлынуло, теперь он в команде!
– Спасибо за доверие!
– Рано благодарить. И доверие тебе еще придется заслужить.
– Ты убил его? – спросил Снег, дождавшись, пока Фридрих закончит диалог с Яром.
– Демона? Нет. Пусть живет с этим.
Разговор в темноте, когда не видно лиц, словно возвращал Яра в прошлое, тогда он был чистым и точно так же не видел собеседников за лицевыми щитками. Его тоже никто не видит, значит, можно улыбнуться и наконец расслабиться. Половина пути пройдена, осталась вторая, самая сложная и безумная его часть.
Снег, наиболее заметный в темноте, зашуршал сваленными в кучу вещами, затарахтел динамо-машиной, и помещение озарил тусклый свет. Луч скользнул по котлу с похлебкой, стоящему в середине комнаты, по нарам, загруженным рюкзаками, ненадолго остановился на искаженном страданием лице Березки.
– Все, – резюмировал Фридрих, – выдыхаем и ждем, когда наладится погода. Наш путь лежит в дальний гарнизон, где мы дождемся морозов и выдвинемся в Готланд. А сейчас давайте поедим. Разводите костер, разогреем ужин.
* * *
Снег думал, пережидать придется сутки или двое, но дождь не прекращался уже третий день. Мутанты, осаждавшие строение, бросили это гиблое дело, лишь изредка они ломились в дверь или топали наверху, пытаясь прорваться через крышу.
На третьи сутки глаза настолько привыкли к темноте, что Снег различал белесую плесень и темные потеки на стенах, паутину под потолком с каплями влаги. Сырость пробирала до костей, грелись тренировками, учили неуклюжего, но терпеливого Яра премудростям рукопашного и ножевого боя. Дверь открывали единожды, чтобы забрать таз с водой, потому что, несмотря на повышенную влажность, доступа к воде не было и всех мучила жажда.
На скрип петель со всех сторон кинулись мутанты. Водой, ее было литров десять, наполовину наполнили котел, засыпали его пшеницей с грибами и развели костер. Остатками умылись. За три дня все так провоняли дымом, что во рту стояла смолянистая горечь и казалось, что мутанты не станут их жрать – побрезгуют.
Но самое скверное – Березке становилось все хуже. Поначалу он жаловался на боль при движении. На второй день грудь болела постоянно, и в области ребер появилось красное пятно размером с ладонь. На третий день он уже не вставал и не ныл, дышал часто, шумно, жаловался, что воздуха не хватает.
Учитель качал головой и не отвечал на вопросы, но видно было, что он так переживает, что аж почернел. Вечером Березка потерял сознание.
– У него заражение крови? – поинтересовался Яр.
Учитель, сидящий рядом с больным, покачал головой, помолчал с минуту и наконец решил сказать, что с Березкой:
– У него перелом ребер. Скорее всего, осколок кости пробил легкое. Или у него ушиб внутренних органов, такой сильный, что произошло кровоизлияние и часть легкого или печени отмерла. – Учитель вскинул руки, бессильно уронил их себе на бедра. – Нужна операция. Здесь ее провести невозможно. Но даже если бы у меня были условия, очень маленький шанс, что Березка выживет. Не хочу вас расстраивать, но такова правда.
Когда он встал и заходил вперед-назад по помещению, его место занял Снег, приложил ладонь к горячему лбу Березки. Под пальцами бился пульс – сердце то неслось галопом, то пропускало удары. Придвинув миску с водой, Снег выжал компресс, наложил его на лоб Березки и сжал зубы.
Снег мысленно оплакал Демона, как если бы он умер. Теперь вот Березка… Что ж ты так, брат? Борись, не сдавайся!
Первые два дня Яр развлекал всех рассказами о жизни чистых, Снег слушал с интересом и ужасался. Это ж надо: пожилые люди, которые больше не приносили пользу анклаву, добровольно шли на смерть. Больных и ослабленных детей тоже убивали. Конечно, захочешь сбежать из такого ужаса. Но Яр говорил о своем прошлом с ностальгией. А еще складывалось впечатление, будто он сделал что-то ужасное и теперь об этом молчит.
Снег все не решался спросить, а потом стало не до того, потому что в убежище появилась незримая, но вполне осязаемая смерть. Снегу думалось, что если кто-то будет сидеть на краю постели больного, смерть отступит.
Беркут тоже разговорился о своем анклаве, у них там все было наоборот: жила малая часть населения, остальная – выживала, и чтобы пробиться наверх, надо быть не талантливым и полезным, а подлым, хищным, беспринципным. Потом произошла разгерметизация, и на небольшую часть выживших стали охотиться обитатели других бункеров. Беркут остался последним выжившим своего анклава.
