— Ясно. Я думаю, вы уже блокировали районы, прилегающие к Ферме?
Гаммел на секунду оторвал глаза от дороги. Блокировали? А, то есть заняли! Он ответил:
— Мы подключили только одиннадцать человек. Пока вынуждены ограничиться этим количеством. Орегонский дорожный патруль прислал три машины и шестерых человек, но мы их пока держим в резерве. Мы проводим ограниченную операцию, исходя из презумпции корректности оценки ситуации, данной вашим Агентством. Но при малейшем сомнении в этой оценке нас заставят вернуться к федеральному своду законов. Понятно?
«Презумпция корректности», — подумал Мерривейл. Эта формулировка ему понравилась, она была в его духе, и он решил запомнить ее, чтобы в дальнейшем использовать в других делах. Но то, что стояло за этой фразой, однако, ему не понравилось, о чем он сразу и заявил.
— Конечно, — продолжил Гаммел, — вы понимаете, что наши действия выходят за рамки закона. Посланная вами команда не имеет никаких юридических прав. Это же самые настоящие штурмовики. Вы сами себе устанавливаете законы. Мы же не можем всегда поступать так. Инструкции, данные мне, четко указывают: я должен сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вам в организации крыши или обеспечить защиту ваших людей. Но — и это очень серьезное «но» — эти инструкции действуют, пока ваша оценка ситуации не подвергается сомнению.
Мерривейл слушал, храня ледяное молчание. Положение выглядело так, словно Совет вовсе не повысил его, а попросту бросил на съедение волкам. Он был помощником двух человек, теперь мертвых, чью политику уже нельзя было защитить. Совет направил его сюда одного в качестве полевого агента с напутствием: «Вы можете рассчитывать на полное взаимопонимание с ФБР. Если при этом не нарушается закон, вы сможете получить любую помощь».
Сволочи!
Его сделают козлом отпущения, если все пойдет не так, как ожидается. Как будто все и так не идет наперекосяк. Он слышал, как со скрипом власти дают обратный ход в Балтиморе и Вашингтоне: «Что ж, вы знали, во что ввязывались, Мерривейл». С профессиональным сожалением прозвучит их стандартная фраза: «В нашем деле каждый сам несет свой крест, если того требуют обстоятельства».
А ситуация именно такова, никаких сомнений. Если ее еще можно исправить, то он сделает это, но сперва нужно позаботиться о себе.
— Дьявольщина! — выругался он в сердцах. — Ладно, вернемся к делу. Что вам удалось узнать о моих людях?
— Ничего.
— Ничего? — возмущенно воскликнул Мерривейл. Повернувшись, он пристально посмотрел в лицо Гаммела при свете фар встречного автомобиля. Лицо фэбээровца сохраняло невозмутимость — камень, который не выказывал никаких эмоций.
— Мне бы хотелось получить разъяснение этого «ничего», если, конечно, этому вообще можно найти объяснение, — язвительно произнес Мерривейл.
— В соответствии с полученными инструкциями, — сказал Гаммел, — мы дожидались вас.
«Просто подчиняются приказам», — подумал Мерривейл.
Он понимал, что скрывается за этой фразой. Только то, что козел отпущения может быть только один. И это тоже имелось в инструкциях, полученных Гаммелом. Можно не сомневаться. Черт возьми, никаких сомнений!
— Я нахожу это невероятным, — заметил Мерривейл и, повернувшись, посмотрел из окна на ночной пейзаж, смутно проносящийся мимо них, когда они подъезжали к Фостервиллю. Можно было разобрать лишь то, что дорога шла по открытой местности, слегка поднимаясь, и где-то вдали при слабом сиянии звезд едва вырисовывались очертания пологих холмов. По дороге мчалось еще несколько автомашин. Окружавшая их темнота навевала ощущение одиночества, усиливая чувство покинутости, которое испытывал Мерривейл.
— Давайте определимся, — сказал Гаммел. — Я специально приехал один, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз.
Гаммел посмотрел на Мерривейла. «Бедняга, попал же он в положеньице, уж это точно. Неужто до него стало доходить только теперь?»
— Так почему вы не говорите откровенно? — спросил Мерривейл.
«Он более агрессивен, чем того требует ситуация, — подумал Гаммел. — Значит ли это, что он обладает информацией, которая может ослабить позиции его Агентства? Интересно…»
— Я делаю все, что в моих силах, в рамках полученных инструкций, — произнес Гаммел. — Я не пробыл и часа в Фостервилле, когда мне сообщили, что вы прилетаете в Лейквью. Мне пришлось мчаться на всех парах, чтобы поспеть. Мне сказали, что вы прилетаете в Лейквью потому, что там находится самая ближайшая полоса с посадочными огнями. Это так, или дело в чем-то другом?
— Что вы имеете в виду?
— Я все еще помню о наших потерях — в Систерс.
— Ах да… конечно. Это было в отчете, полученном мною в Портленде. Но все равно, рано еще делать выводы — будь по-другому, я бы сообщил вам. Пожар уничтожил все следы. Могла быть молния или взрыв горючего. Сообщается, что пилот должен был лететь через Колумбия Джордж, однако он решил выгадать время и полетел напрямик.
— Диверсия не исключается?
— Да. Даже весьма вероятна, по моему мнению. Удивительно странное совпадение, не находите?
— Мы действуем, исходя из этого допущения, — заметил Гаммел.
— Как вы распорядились вашими одиннадцатью людьми и патрулем? — спросил Мерривейл.
— Я отправил три машины — в каждой по два человека. Одна из машин Орегонского дорожного патруля с тремя офицерами отправлена на юг. Это займет немного времени. Но во время этого путешествия они будут вне пределов радиосвязи.
— А какую задачу они выполняют?
— В мотеле Фостервилля мы устроили коммуникационную базу. Экипажи машин выходят на связь с этой базой через определенные промежутки времени. Автомобили моих людей распределены между Фостервиллем и Фермой, и они…
— То есть две машины между городом и Фермой?
— Нет, три. Плюс машина Орегонского дорожного патруля — четвертая. Три мои машины охватывают широкий район: одна — на востоке, на дороге Лесной службы, а две другие — на дороге, ведущей к Ферме. Им приказано не приближаться более чем на две мили.
— Две мили?
— Да, и людям приказано не выходить из машин.
— Но две мили?..
— Когда мы уверены в том, что делаем, и знаем, кто нам противостоит, мы не боимся рисковать, — отрезал Гаммел. — Но в этом деле, похоже, сплошные темные пятна.
Он говорил ровным голосом, пытаясь сдерживать себя. Мерривейл со своей придирчивостью становился невыносимым. Он что, так и не понял, что Гаммел лично наденет на него наручники еще до того, как истекут ближайшие двадцать четыре часа? Что этот ублюдок ждет от него?
