— Но две…
— А сколько вы потеряли уже людей? — требовательно спросил Гаммел, уже не пытаясь скрывать своего гнева. — Двенадцать? Четырнадцать? Мне сказали, что в посланной вами сегодня команде было девять человек, и еще по меньшей мере одну вы потеряли раньше. Неужели вы принимаете нас за слабоумных?
— Четырнадцать, считая Дзулу Перуджи, — ответил Мерривейл. — Считать вы умеете.
В тускло-зеленом свете приборной доски он заметил, как побелели костяшки пальцев, крепко сжимавших руль.
— Итак, мы имеем одного мертвого, тринадцать исчезнувших и разбившийся самолет в Систерс — итого двадцать. И вы еще спрашиваете меня, почему я не отправил своих людей вслед за вашими? Будь на то моя воля, я бы уже кинул туда подразделение морских пехотинцев, и они бы там навели шороху, но мы так не поступаем. Почему же? Потому что всю эту кашу заварили ваши люди! И если все взорвется, мы не хотим погибнуть при взрыве. Я понятно объяснил? Откровенно?
— Шайка трусов, — пробормотал Мерривейл.
Гаммел резко вывернул руль и затормозил на обочине. Потом со скрипом установил ручной тормоз и выключил фары и двигатель. Повернувшись лицом к Мерривейлу, он выкрикнул:
— Слушай, ты! Я понимаю, ты попал в переплет. Отлично понимаю. Но мое бюро не участвовало в этом с самого начала, хотя должно было бы! И если там окажется коммунячий выводок, то мы разделаемся с ним и получим любую необходимую помощь. Если же дело в защите нового промышленного изобретения от стервятников, которых вы представляете, — то игра будет вестись по совершенно иным правилам.
— Что вы имеете в виду: промышленность, изобретения?
— Вам чертовски хорошо известно, что я имею в виду! Мы не просиживаем задницы, получая информацию только от вас.
«Если им все известно, — подумал Мерривейл, — почему же тогда они все еще помогают нам?»
И словно услышав этот вопрос, Гаммел произнес:
— Наша задача в этом деле — чтобы дерьмо не попало на лопасти. Вы заляпаете грязью не только себя, но и все правительство. Слушайте, если вас просто подставили, я сочувствую вам. Тогда нам нет никакого смысла сражаться друг против друга. Если это дело готово развалиться, и всю вину возложат на вас, то вам лучше не портить со мной отношений. Не так ли?
Захваченный врасплох этим неожиданным выпадом, Мерривейл только невнятно выругался, потом сказал:
— Послушайте, вы! Если вы…
— Так как, возложат на вас всю вину?
— Конечно же, нет!
— Дерьмо собачье! — Гаммел покачал головой. — Вы что, считаете, что у нас нет своих подозрений о том, почему ваш шеф отправился по короткой дороге в ад?
— По короткой дороге в…
— Выпрыгнул из окна! А вас выбрали в качестве козла отпущения!
— Меня послали сюда, дав понять, что с вашей стороны я найду полное взаимопонимание, пока не прибудут новые команды, — произнес Мерривейл, слегка задыхаясь. — Пока что я такого взаимопонимания не нахожу ни на йоту.
Так и не успокоившись, Гаммел сказал:
— Ответьте мне — просто «да» или «нет», — у вас есть новая информация, кардинально меняющая начальную оценку?
— Конечно, нет!
— Нет ничего нового?
— Что еще за перекрестный допрос? — запротестовал Мерривейл. — Вам известно столько же обо всем, сколько и мне. Даже больше! Вы ведь находились здесь!
— Я надеюсь, что вы говорите правду, — сказал Гаммел. — В противном случае я лично прослежу, чтобы вы получили по заслугам.
Он повернулся, завел двигатель и снова вернулся на дорогу. Включив фары, он вспугнул большую черно-белую корову, которая брела по краю дороги. Она галопом мчалась впереди них, прежде чем нырнула в траву в сторону от дороги.
Весьма подавленный и испуганный грозившей ему участью, если ФБР совсем откажет в помощи, Мерривейл произнес:
— Прошу меня извинить, если я чем-то обидел вас. Как вы сами могли заметить, меня немного трясет. Сначала смерть шефа, а потом приказ взять руководство в свои руки. Не спал по-настоящему с тех пор, как это началось.
— Вы обедали?
— В самолете, после вылета из Чикаго.
— Мы можем перекусить в нашем штабе в мотеле, — Гаммел протянул руку к микрофону за приборным щитком. — Я попрошу приготовить кофе и сандвичи. Чтобы вы…
— Не стоит беспокоиться, — остановил его Мерривейл, чувствуя себя несколько лучше. Гаммел, очевидно, хотел вернуться к дружеским отношениям. В этом был резон. Мерривейл прокашлялся.
— Какой план действий вы разработали?
— Минимум активности ночью. Ждем наступления утра и оценим обстановку при постоянном радиоконтакте с базой. Это обязательное условие, пока мы не узнаем, что же, черт побери, там случилось. Мы не можем доверять местным властям. Мне даже было дано указание быть сдержанным с ОДП. Наша главная задача — очистить эту взбаламученную воду.
«Взбаламученную, разумеется, нашими людьми, — подумал Мерривейл. — ФБР — это скопище чертовых снобов».
— На ночь больше ничего не намечено?
— Неразумно подвергаться риску большему, чем это абсолютно необходимо. Тем более, что к утру мы нарастим мускулы.
Мерривейл просиял:
— Подкрепление?
— Два взвода морских пехотинцев прибудут сюда из Сан-Франциско.
— Это вы их вызвали?
— Мы все еще прикрываем вас, — ответил Гаммел. Повернувшись, он улыбнулся. — Они предполагают лишь наблюдение или транспортировку. Мы так далеко зашли в нашей доброй воле, что ограничились только невнятными объяснениями.
— Очень хорошо, — согласился Мерривейл. — В Портленде мне сказали, что у вас нет телефонной связи с Фермой. Сейчас положение то же самое?
— Линия оборвана, — ответил Гаммел. — Вероятно, перерезали ваши же люди перед атакой. Утром мы направим туда ремонтную бригаду. Наших людей, конечно.
— Понимаю. Я согласен с вашими решениями, которые мы, естественно, еще раз обсудим, когда прибудем в ваш штаб. Может быть, там есть более свежая информация.
— Мне бы сообщили об этом, — заметил Гаммел. Потом включил радио, подумав: «Они послали чванливое ничтожество! Несомненно, козел отпущения, и бедняга даже не понимает этого».
Из «Руководства по Улью»:
«Как биологический механизм система воспроизводства человека не является чересчур эффективной. Сравнения с насекомыми люди просто не выдерживают. Жизнь насекомых и всех остальных низших форм посвящена выживанию вида. Это достигается через воспроизводство при спаривании. „Мужчины“ и „женщины“ всех отличных от человека форм жизни привлекают друг друга ради простой и единственной цели — воспроизводства. Для диких же человеческих форм, если нет соответствующей обстановки, верно подобранных духов, приятной музыки и если по крайней мере один из партнеров не чувствует себя любимым, акт воспроизводства может так никогда и не состояться. Мы, рожденные в Улье, освобождаем наших работников от идеи романтической любви. Акт воспроизводства должен происходить так же просто, естественно и беззаботно, как прием пищи. Никакой красоты, романтики и любви не должно быть в системе воспроизводства Улья — только требования выживания».
