— Ишь какой. Подумаешь! Ему положено, а мне не положено. Ты же мой двойник. Если бы меня не было, не было бы и тебя, верно? Значит, главный из нас я. И ты должен мне подчиняться.
— Да не могу я, — взмолился двойник и снова повторил: — Не положено.
— А показываться мне и разговаривать со мной положено? — поймал его Карен.
— Нет, — вынужденно признался двойник.
— Вот видишь! Ты все равно уже нарушил свои правила, значит, нам теперь все можно.
Двойник засомневался. Покачавшись в воздухе, он безнадежно махнул рукой и, не заботясь больше о необходимости копировать движения Карена, уселся рядом с ним на постели.
— Не понимаю, почему я вдруг стал таким сговорчивым? — сказал он и грустно вздохнул. — Ну, так что тебе от меня надо?
— То-то же, — обрадовался Карен. — Хочу в прошлое!
И почти сразу увидел округлые сопки, покрытые желтыми тюльпанами, и синее-пресинее море, будто небо, расстеленное на земле. Карен ощутил себя идущим вдоль причала, мимо лениво покачивающихся баркасов. С баркасов только что сгрузили привезенный улов, и мужчины за длинными, прямо у причала установленными столами тут же разделывали рыбу. На них широкие клеенчатые передники, а в руках поблескивали ножи, которыми они ловко орудовали. За работой следил высокий широкогрудый человек. Одновременно он вел беседу с группой людей, увешанных киноаппаратурой.
Внимание Карена привлекла девочка с длинными тугими косичками, вертевшаяся у одного из столов. Она с любопытством смотрела, как рыбак погрузил во вспоротое брюхо большой акулы руку, вытащил пригоршню живых акулят с желтыми круглыми мешочками у рта.
— Дайте мне одного! Дайте! — потребовала девочка с косичками, зная наперед, что собирается сделать рыбак.
Он подставил ей ладонь — она выбрала акуленка, и они вместе подошли к краю причала. Размахнувшись, рыбак выбросил акулят в воду.
— Пускай живут, — сказал он, возвращаясь на место. — Вырастут и станут такими же, как эта. — Рыбак снова принялся за работу.
Девочка выпустила своего акуленка и подбежала к высокому мужчине:
— Папа, почему у акулы в животе не икра, как у других, а акулята?
— Потому что она живородящая.
— А почему акулят кидают в море?
— Чтобы море не оскудело и равновесие не нарушилось.
Карен подошел совсем близко к девочке и ее отцу, с интересом прислушиваясь к их разговору. Но они даже не обратили на него внимания.
Тут причалил еще один баркас, и с него сбросили что-то большое и странное. Это что-то, тяжело шлепнувшись на серые доски причала, распласталось широким ковром, поблескивая в лучах солнца.
Девочка с косичками первая заметила диковинного морского гостя и с разбегу прыгнула на лакированный упругий «ковер». Рыбаки дружно ахнули и, побросав свою работу, бросились к ней. Девочка вскрикнула, взмахнула руками, поскользнулась и упала на спину морского гостя. Один из рыбаков подхватил ее на руки. Ее босая нога была вся в крови. Подоспевший отец от души влепил дочери затрещину.
— Не будешь совать нос куда не следует, — пробурчал он, — да еще перед посторонними. Чтобы я тебя тут больше не видел. Крутишься у всех под ногами, мешаешь людям работать. — И, обратившись к рыбаку, продолжавшему держать девочку на руках, сказал: — Отнеси ее домой, пусть мать рану промоет, перевяжет. Мне сейчас отлучаться нельзя.
Девочка не плакала. Она только хмурилась, кусала губы и старалась не смотреть в сторону отца, пока ее не унесли к особняком стоящей хижине.
— Ишь какая, с характером… Зачем ты мне ее показал? — обратился Карен к двойнику.
— А ты не догадываешься? Это же твоя мать.
Карен открыл глаза — темно, только слабо белеет потолок. Нащупал выключатель… зажмурился. Глаза привыкли к свету — в комнате никого. Снова лег, зевнул. Подумал, засыпая: «Какой странный сон. Вот бы досмотреть его».
Утром за завтраком, поворчав на омлет, который он почему-то разлюбил, Карен сказал:
— Мам, а я тебя во сне видел.
Мать отставила с электроплиты не успевший закипеть кофе и присела к столу.
— Ну? Расскажи.
— Ты была маленькой. Такой, как я сейчас. Может, поменьше. У тебя были косы. Длинные. А вокруг так красиво — темные сопки и синее море… Ярко светило солнце… Живых акулят выбрасывали в море. А ты около своего отца бегала по причалу…
— Так это ж на Сахалине! — воскликнула мать. — Наверное, я рассказывала тебе про свое детство, когда ты был совсем маленьким. Тебе запомнилось, и ты увидел это во сне.
Карен не помнил, чтобы мама рассказывала ему про Сахалин, но на всякий случай попросил:
— Расскажи еще раз.
— Съешь омлет, расскажу, — заявила она и, воспользовавшись случаем, пододвинула сыну тарелку.
Он нехотя взялся за вилку.
— Было это… ой, давно было! — махнула она рукой. — Твой дедушка, мой отец — инженер по рыбной промышленности. Жили мы в Москве, но в тот год его послали на Сахалин, возглавить рыбные промыслы. Он взял с собой и нас с мамой. Все-то мне было там в диковинку — и тюльпаны на сопках, и сами сопки, и японские хижины с раздвижными дверями, и типичные для тех мест бесхвостые кошки, и даже огромные черные крысы на свалке. Но больше всего меня притягивало Японское море, удивительная прозрачность его глубин. Я забиралась на самый конец мола и подолгу смотрела в воду. Метровые крабы, морские звезды, осьминоги… чего там только не было. Я каждый день бегала к отцу на работу…
— А дедушка сердился на тебя и однажды дал тебе затрещину, — вставил Карен.
Мать застыла с открытым на полуслове ртом.
— А вот этого я тебе наверняка не рассказывала. Откуда ты знаешь?… Дедушка тоже не мог сказать — он давно умер и видел тебя только новорожденным.
— Не помню, — небрежно пожал плечом Карен и, сдувая пенку с остывшего какао, отхлебнул глоток.
— Он действительно ударил меня… впервые в жизни. Я забралась на электрического ската на глазах у столичных кинооператоров и сильно порезала ногу о его плавник.
— Так, значит, это был электрический скат…
Карен смотрел на мать удивленно, будто видел ее впервые. Затем сорвался с места и повис у нее на шее.
— Что с тобой? — удивилась она.
— Я никогда-никогда не думал раньше, что ты тоже была маленькой… Как странно.
— Что ж тут странного? Все сначала бывают маленькими, а потом постепенно делаются взрослыми.
— Ты была ужасно смешной девчонкой, — сказал Карен. — С такой, как ты, я бы, наверное, подружился.
— Ах ты, негодник! Снова рылся в моем альбоме и наверняка перепутал все фотокарточки.
* * *
Вечером, когда мать, присев на корточки у постели, ласково желала Карену Приятных снов, он, обычно старавшийся удержать ее подольше, пробормотал притворно сонным голосом:
