– О! Неужели? А ты?
– Я – нет. Я бывал на многих планетах, и у меня есть определенный опыт. Оказалось, что люди есть люди, а секс есть секс, где бы нее это ни происходило. Если и есть какие-то отличия, они обычно тривиальны и часто неприятны. Каких только ароматов я в свое время не нанюхался! Одна дама так просто ничего не позволяла, пока не начинала играть громкая музыка, приправленная отчаянными воплями. Но когда она включала эту музыку, я был бессилен. Уверяю тебя, если все складывается, будто в добрые старые времена, меня это вполне устраивает.
– Кстати, о музыке, – сказала Блисс, – после ужина мы приглашены на музыкальное представление. Очевидно, в нашу честь. Похоже, альфиане очень гордятся своей музыкой.
– Их гордость вряд ли сделает звуки музыки приятнее для нашего слуха, – поморщился Тревайз.
– Дослушай меня. Я поняла так, что гордятся они в основном тем, что играют исключительно на древних инструментах. Очень древних. Мы можем узнать что-нибудь о Земле, познакомившись с ними.
Тревайз нахмурился:
– Интересная мысль. Кстати, может быть, вы что-нибудь разузнали? Джен, ты виделся с этим… Моноли, о котором говорила Хироко?
– Да, виделся. Я проговорил с ним три часа. Хироко не преувеличивала. Непрерывный монолог. Когда я собрался обедать, он вцепился в меня и не давал мне уйти, пока я не пообещал вернуться, когда смогу, чтобы послушать его еще.
– А он действительно сказал что-то интересное?
– Ну, он тоже, как и все, настаивал на полной и смертоносной радиоактивности Земли; на том, что предки альфиан последними покинули ее и что, если бы не это, все они умерли бы. И, Голан, он так убежден в этом, что я не мог не поверить ему. Я пришел к выводу, что Земля в самом доле мертва и что все наши поиски оказались в итоге бесполезными.
79
Тревайз опустился на стул, глядя на Пелората, сидящего на узкой койке. Блисс встала и молча посмотрела по очереди на мужчин.
– Позволь мне судить, бесполезны были наши поиски или нет, Джен, – смог наконец выговорить Тревайз. – Лучше скажи, что натрепал тебе этот болтун только покороче.
– Я делал пометки по ходу беседы. Это помогло произвести на старика впечатление ученого, но мне нет нужды заглядывать в них. Его речь была непрерывным потоком сознания. О чем бы он ни заговорил, это тут же напоминало ему о чем-то еще, но, конечно, я потратил бы всю жизнь, пытаясь переварить эту информацию в поисках надежных и состоятельных сведений, так что моя задача сейчас – суметь преобразовать длинные и бессвязные рассуждения…
– Во что-нибудь столь же длинное и бессвязное? Ближе к делу, Джен, дружище, – вежливо перебил его Тревайз.
Пелорат откашлялся и продолжил:
– Да, конечно, дружок. Я попытаюсь сделать связный и хронологически верный отчет из всего услышанного. Итак, Земля была родным домом человечества и миллионов видов животных и растений. Так продолжалось бессчетное число лет, пока не начались гиперпространственные полеты. Тогда и были заселены Внешние миры. Они откололись от Земли, развив свою собственную культуру, и стали презирать и угнетать планету-праматерь.
После пары столетий таких отношений Земля сумела вернуть себе свободу, хотя Моноли так и не объяснил, каким образом это произошло, а я не решился расспросить поподробнее. Даже если бы он и позволил мне прервать его, что маловероятно, это могло просто увести старика в новые дебри воспоминаний. Он, кстати, упомянул исторического героя по имени Элайдж Бейли, но упоминания о нем столь характерны для попытки приписать одной личности все достижения целого поколения, что не было смысла пытаться…
– Пел, дорогой, тут все ясно, – оборвала его Блисс.
Пелорат умолк на полуфразе, пытаясь сосредоточиться.
– Конечно. Извините. С Земли ушла вторая волна поселенцев, основав множество новых миров и на новый лад. Новая группа поселенцев, действуя более энергично, чем космониты, вытеснила, разгромила и пережила их и, наконец, создала Галактическую Империю. Во время войн между поселенцами и космонитами – нет, не войн… он использовал слово «конфликты» – Земля и стала радиоактивной.
– Это же нелепо, Джен! – с явным раздражением заявил Тревайз. – Как могла целая планета стать радиоактивной? Каждая планета в той или иной степени радиоактивна с момента своего образования, и эта радиоактивность постепенно снижается. Стать радиоактивной невозможно.
– Я лишь передаю тебе слова Моноли, – пожал плечами Пелорат. – А он рассказал мне только то, что сам слышал – от кого-то, кто рассказал ему, что он слышал – и так далее. Это – народные предания, передающиеся от поколения к поколению, из уст в уста, кто знает, с какими искажениями, возникающими при каждом очередном пересказе.
– Я понимаю, но разве здесь нет книг, документов, древних летописей, которые сохранили историю былых времен и которые могли бы дать нам что-нибудь поточнее, чем современные сказки?
– Я спросил старика и об этом, но ответ был – нет. Он туманно объяснил, что были книги в давние времена, но что они давным-давно утеряны, но тем не менее все сказанное им содержалось в тех книгах.
– Да, славная работа. И здесь та же самая история. На каждой. планете, которую мы посетили, записи, касающиеся Земли, так или иначе исчезли. Хорошо. Так откуда, он сказал, взялась радиоактивность Земли?
– Он не привел никаких подробностей. Максимум, что он сказал, так это – что космониты были благоразумны, а потом стал утверждать обратное – что космониты были теми злыми демонами, которых люди Земли винили во всех напастях. Радиоактивность… В это мгновение его перебил звонкий голосок.
– Блисс, я – космонитка?
Фаллом со взъерошенными волосами стояла в узком дверном проеме между двумя комнатами. Ночная рубашка (предназначенная для более пышных форм Блисс) соскользнула с одного ее плечика, обнажив неразвитую грудь.
– Мы беспокоились о неожиданных визитерах снаружи, – сказала Блисс, – и забыли об одном внутри. Ну, Фаллом, почему ты спрашиваешь?
Она встала и подошла к подростку.
– У меня нет того, что есть у них, – заявила Фаллом, показав на мужчин, – или того, что есть у тебя, Блисс. Я… другая. Это потому, что я – космонитка?
– Да, Фаллом, – успокаивающе произнесла Блисс, – но небольшие отличия не страшны. Ступай обратно в постель.
Фаллом стала покорной, как всегда, когда Блисс хотела этого. Девочка повернулась и уходя, словно разговаривая сама с собой, пробормотала:
– Я – демон? Что же такое – демон?
Блисс, бросив через плечо: «Подождите меня минутку, я скоро вернусь», – вышла вслед за ней.
Она вернулась через пять минут, качая головой:
– Теперь она будет спать, пока я не разбужу ее. Я должна была это сделать раньше, но любое вмешательство в сознание должно проводиться лишь в самом крайнем случае. – Словно оправдываясь, она добавила: – Я не могу избавить ее от размышлений о различиях между ее гениталиями и нашими.
– В один прекрасный день она все-таки узнает, что она – гермафродит, – заметил Пелорат.
– Но не теперь, – возразила Блисс. – Продолжай свой рассказ, Пел.
– Да, – поддержал Тревайз, – пока еще кто-нибудь не помешал нам.
– Хорошо. Земля стала радиоактивной или, по крайней мере, ее поверхность. Тогда на Земле жило огромное население, сосредоточенное в гигантских городах, размещавшихся по большей части под землей…
– Ну уж это, – встрял Тревайз, – точно вранье. Должно быть, из местного патриотизма они превозносят золотей век родной планеты, а все подробности – просто-напросто искаженные воспоминания о Тренторе времен его золотого века, когда он был столицей Империи, раскинувшейся на всю Галактику.
– Послушай, Голан, – после некоторого раздумья ответил Пелорат, – ты не должен меня учить, как заниматься моим делом. Мы, мифологисты, хорошо знаем, что мифы и легенды содержат заимствования, морали, природные циклы и сотни других включений и искажений. Но мы трудимся над тем, чтобы их отсеять и добраться до того, что может оказаться сердцевиной, правдой. Фактически, те же приемы могут быть применены и к самым достоверным историям, поскольку никто не пишет явную и очевидную правду, хотя и говорят, что она существует. В конце концов сейчас я рассказываю вам то, что говорил мне Моноли, хотя, полагаю, и я внес свои собственные искажения, несмотря на все мои попытки избежать этого.
– Хорошо, хорошо, – согласился Тревайз. – Продолжай, Джен. Я не хотел тебя ни в чем упрекать.
– Я не в обиде, дружок. Так вот. Огромные города (примем за истину их существование) разрушались и становились меньше по мере того, как радиоактивность все более и более возрастала, пока население, вернее то, что от него осталось, постепенно не было вытеснено в относительно свободные от радиации области. Численность его была сокращена посредством контроля над рождаемостью и убийством людей старше шестидесяти лет.
