Вскоре Марину стошнило, следом и Николая. Почти касаясь друг друга, они добрели до конца улицы и вышли к горящему парку. После увиденного они уже не стали раздумывать и пошли напрямик, выбирая лишь те аллеи, где было поменьше огня. Город не стал их больше задерживать, и лишь послал последний привет вспыхнувшей где-то в глубине его перестрелкой.
— Устала? — спросил на ходу Николай.
— Нет.
Николай посмотрел на измученную девушку, на ее запавшие глаза, потрескавшиеся губы, потемневшее от копоти и грязи лицо, но промолчал. Отдыхать было некогда.
Он обнял ее насколько позволял рюкзак, и они зашагали дальше, сверяя направление по вползающему на закопченное небо солнцу.
8. СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. ЗА ГОРОДОМ
В тот день они прошли довольно много, а может, им просто показалось, что много, определять расстояние они не могли. Парк перешел в луг, потом опять лес, уже не горевший и дразнящий сердце напоминанием о прежней жизни. Они прошли его, ни разу не остановившись, пересекли пустынную дорогу, но идти по ней не рискнули и снова углубились в лес.
В полдень сделали привал. Немного, без аппетита поели, лишь бы поддержать силы, запили водой, выкурили по последней сигарете и долго не могли встать, но все же пересилили себя и побрели дальше. Через несколько часов вышли на опушку и увидели деревню, вернее, то, что от нее осталось. На всякий случай обошли ее стороной, но потом попалась еще такая же деревня, и еще…
Ближе к вечеру, шатаясь от усталости, набрели на лесное озерцо. Место было укромное, и они скинули с себя одежду и искупались в нагревшейся за день воде, смыли пот и грязь, а потом решили тут же и заночевать.
Костер зажигать не стали, побоялись. Поели всухомятку, улеглись на земле, подстелив кое-что из прихваченной одежды. Сон не принес облегчения
— обоим снились кошмары, и они время от времени просыпались и с испугом таращились в темноту.
Утром вышли на дорогу, и вскоре догнали небольшую группу людей, потерянно бредущих неизвестно куда. Приняли их без особой радости, но и гнать не стали. Люди собрались разные. Было три семьи с детьми, несколько одиноких мужчин и женщин разного возраста, пожилой, опирающийся на палку старик с орденскими планками на пиджаке, и, наконец, молоденький солдатик Слава, дезертировавший из развалившейся части и теперь, благодаря прихваченному автомату, исполнявший роль главного защитника.
Шли молча и медленно, подстраиваясь под старика и детей. Днем их нагнал десяток разухабистых парней на мотоциклах, притормозил в полусотне метров впереди, но разглядев автомат, решили не связываться.
Вскоре после этого остановились отдохнуть. Дети хотели есть, но продуктов у них практически не осталось, и Николай, после недолгого колебания, отдал все свои продукты в общий котел.
— Довели страну, демократы проклятые. Сталина на вас нет, уж он бы не допустил, — сокрушался ветеран, которого звали Захар Семенович. — При нем бы не побегали, — добавил он, кивнув на солдата.
— А я-то здесь причем? — удивился Слава. — У нас вся часть разбежалась. Вместе с офицерами. Сначал три дня еду не привозили, а когда склады с сухим пайком вскрыли, так там одни крысы и остались. Подчистую разворовали, и давно — все уже пылью покрылось. Вот мы и рванули по домам.
— Вот я и говорю, Сталин бы такого не допустил, — вновь закивал Захар Семенович.
— Ты, дед, лучше бы помалкивал. Из-за него-то все и началось, — осадила ветерана пожилая женщина. — Умных всех поубивал, одни дураки и остались.
— Да причем тут Сталин? — брякнул ее муж. — Революцию не надо было делать. Ленин во всем и виноват.
— Ты Ленина не трожь! — вскипел Захар Семенович. — На святого человека на замахивайся! Мне с тобой и сидеть-то рядом противно.
— Вот и топай дальше один, — вяло посоветовал мужчина. — Ленинским курсом. Жаль, красного знамени не прихватили.
— И уйду, — набычился Захар Семенович, но, конечно же, никуда не ушел и заковылял дальше со всеми.
Шли молча, слишком были подавлены для разговоров. Скоро кончилась вода. Неподалеку блеснула речушка, но никакая жажда не заставила бы их напиться этой мутной вонючей воды. К вечеру опять стал донимать голод, и Николай с тоской подумал, что им с Мариной еды хватило бы на несколько дней.
Солнце уже садилось, когда справа замаячила деревня. На вид она была целой, неразграбленной, и все даже недоверчиво переглянулись — неужели такие еще остались?
— Может, зайдем? — предложила темноволосая девушка, имени которой Николай так и не узнал за весь день.
— На разведку бы кого послать, — сказал один из мужчин и обвел всех взглядом, словно выискивая добровольцев. — Мало ли что…
— Не бывать такому, чтобы я на своей земле в разведку ходил, — в сердцах произнес Захар Семенович.
— А что, на войне не приходилось. Как-никак, до Волги отступали…
— Нет. Меня в сорок четвертом призвали, — признался Захар Семенович.
— Зато всю Пруссию прошел. Кенигсберг брал.
Но тут заплакали голодные дети, и их слезы сами собой решили спор. Вся группа зашагала к деревне, безмолвной, словно покинутой подобно сотням других.
«Неужели так везде, — с мучительным недоумением подумал Николай. — Голод, кровь, хаос. Даже армии уже нет». Чей-то голос оборвал его мысли.
— Смотрите, там люди! За забором. Прячутся, что ли?
— Да нет там никого, показалось, — возразила все та же темноволосая девушка.
Николай тоже пригляделся, но низкое уже солнце слепило глаза, и он так ничего и не разглядел.
— Коля, я боюсь, — тихо сказала прижавшаяся к нему Марина, когда до ближайшего дома оставалось метров пятьдесят. — Сама не знаю чего, но боюсь.
— Успокойся, — сказал Николай, не отрывая взгляда от забора перед домом. Неужели там кто-то есть? Он сделал еще шаг вперед, и тут из щели между досками вырвалось пламя. Шедший впереди мужчина, тот самый, что предлагал выслать разведку, упал ничком в пыль.
Первый выстрел словно послужил сигналом, и из-за разных укрытий бухнуло еще несколько. Марина вздрогнула, обмякла, стала оседать…
— Ложись!
Николай бросился к придорожной канаве, увлекая Марину за собой. Едва он упал, траву над его головой срезало картечью.
— В кого стреляете, сволочи!? — заорал Захар Семенович, размахивая палкой, но вдруг умолк с открытым ртом. Пиджак на его спине лопнул кровавыми ошметками, и он с хрипом повалился на дорогу.
— Марина! — Николай повернул к ней голову, но она лежала неподвижно. Похолодев от жуткого предчувствия, он рывком перевернул ее на спину и увидел на груди несколько расплывающихся красных пятен в тез местах, куда попали картечины.
