И вновь глас Дракона:
- Помнишь ли ты наш уговор, певец? Помнишь ли, что, ежели заставишь ты сердце мое всколыхнуться, вспомнить про ЛЮБОВЬ, то я навсегда оставлю этот город, оставлю и эту девушку, но возьму в Ад тебя. Так вот - что такое ЛЮБОВЬ я не вспомнил, но ты принес мне в сердце сладостное, наполняющее меня какими-то неясными мечтами страдание! За тьму веков ты первым донес это до моего сердца!
- А юноша и девушка?
- Про кого ты?
- Про тех двоих молодых влюбленных, которые первые из этого города пожертвовали жизнью, пошли на вечные муки, ради свободы своей земли родной, ради детства, ради пения птиц!
- Про тех... я не знаю, где они... Но я возьму в ад тебя! Слышишь - я оставлю этот город, я оставлю эту девушку - я исполню свою клятву! Ты пойдешь в ад со мной, навечно!
- Да, я готов...
- Что же... - в страдании прошептал дракон, медленно приближая свои огнистые очи.
- Но подожди. - остановил его Пьеро. - Мы уговаривались до рассвета, а он еще не наступил - у меня еще есть время, о страдалец одинокий!
- Но, какой тебе в том толк, певец? Часом больше, часом меньше; все одно - тебя ждет вечность в аду, все одно - вечность ты будешь петь для меня все новые песни...
- Но я увижу в последний раз зарю! Я прощусь с этим миром на рассвете, когда все пробудится к жизни новой. - он смотрел на Аннэку, которая плакала - плакала безмолвно, и лик ее в звездном свете, не был ликом плоти - но был ликом духа - бесконечного и чистого родника. - ... И с тобой мы простимся. - шепнул он.
И вот он вновь провел пальцами по струнам, - глядя на Аннэку, он видел и небосклон за нею - извлекая эту, последнюю свою песнь, он видел, как с каждым его словом разгоралась за нею заря. Как эти могучие огненные потоки страстью по небу разливались, - он огненным вихрем, видя Любовь и Деву, мчался навстречу заре. И дух его парил над телом, он не на Земле ныне стоял - нет он был духом могучим и свободным. И, зная, что Аду Никогда не вобрать его, он свободным голосом пел. Он пел то, что вырывалось потоком, те строки, которые в этом парении изливал дух его строки не придуманные раннее, но извлеченные для вечности прямо теперь, перед зарею, перед смертью тела.
Среди звезд, в бесконечной пустыне,
Расправляя крыл светлую стать,
В серебристо-холодной святыне,
Змей летел и не знал, что сказать.
Он не знал, кто такой он, откуда родился,
И зачем он, - но жаждал узнать,
В нем, ведь, разум нетленный вихрился,
А не космоса тихая гладь.
Вот пред ним, среди звезд, черный замок,
А из замка чуть слышится стон,
"Вот изгиб, вот судьбы моей рок,
Ну, вперед и сомнения вон!"
Вот влетает он в черные залы,
Холод их, как клещами щемит,
Но для крыльев просторы те малы,
Он быстрее на голос летит!
Что за чудо! - так, будто, весь космос,
Нет весь Бог, Жизнь, Печаль в тех словах,
"Нет, не зря в одиночестве рос я,
О неясном грезил в мечтах!"
Вот, пред ним, вся из холода зала,
Ну а в центре, на черной цепи,
Клеть, которая в прутья вобрала,
Ту, что только Любовь назови!
Да, - за прутьями, крылья сложивши,
Пеньем бьется из света душа,
О свободе так долго моливши,
Нежным светом и страстью дыша.
Крылья птицы летавшей сквозь вечность,
Глава девы божественных снов,
А в очах - всего сущего течность,
Также - гул запредельных ветров.
"Кто ты?" - грянул тут змей чистой страстью,
"Кто посмел тебя в клеть заковать?
И какой же, ответь мне, напастью,
Мог так низко он в сердце то пасть?!"
"Ах, ты, змей, ах ты странник крылатый,
Не к чему тебе долгий мой сказ
И довольно - а то будешь ты смятый,
Не найдешь на свободу ты лаз!
Он могучий кудесник, нет равных,
Да и ты, милый мой, обречен!
О, не надо страданий напрасных,
О, лети, пока ты окрылен!"
"Разобью эту клетку сейчас же!
Вместе, в вечность с тобой убежим,
Не узнает кудесник сей даже,
Где любовь мы свою сохраним!"
"Нет! Он сразу узнает дорогу,
Нас догонит в мгновенье одно,
Нет ведь равных ему - нет и Богу,
Начертание лишь боли дано!"
Змей ударил своими крылами,
Клеть разбил, путь к своде открыл,
И, пылая своими мечтами,
Вот, что в страстном полете провыл:
"Что же, пусть так горит начертанье,
Не приемлю спокойствия мглу,
Ненадолго возьму я мечтанье,
Эту думу мою присвяту!
Что ж - пусть ждет впереди наказанье
Наказание тягостней нет,
Чем веков в пустоте истязанья,
Без любви среди холода лет!
Пусть нагонит - но я, ведь, старался,
И, как мог, для Свободы пылал,
Нет - не вором в темницу прокрался,
Просто свет в свое сердце вобрал!
Пусть нагонит, навеки разлучит,
Но я честен был, я вас Любил!
Пусть меня он и скрутит, замучит,
Победить жажду нету в нем сил!
И за свободы несколько мгновений,
Презрев оковы рока и судьбы,
Готов отдать бесцельных океан стремлений,
Ах, было вечно это - ах, кабы!
Но презирая то, что должен сделать
То испугаться, бросить и бежать,
Предателем Любви сердечной стать,
Я сокрушу Его - хоть вечность буду там страдать!"
Позади черный замок остался,
Окружает их звездная пыль,
Да вот рок тут же к ним и подкрался,
И судьбы уже впилась тут быль!
Лишь мгновенье, с любимой полета,
За мгновенье свободы - весь Ад,
И мгновенье иль вечность - нет счета,
Он в мгновении вечности рад.
И без лишних тут слов, звездной дланью,
Протянулась созданья рука,
Легкой, сильной, стремительной ланью,
Крылья смяла - пришла тут тоска.
Повеленье без слов, но едино,
Змея сжало, скрутило всего,
Прежних черт в нем отныне не видно
Камнем длань обратила его.
Черным камнем в безвольном полете,
Он века, во страдании плыл,
Среди звезд в этом давящем гроте,
Бился дух его, жаждущий пыл.
А потом, притяженье позвало,
И летел он падучей звездой,
Много сил то горенье забрало,
Но остался он с вечной мечтой.
И упал он на поле широком,
Черной глыбой навечно там встал,
И к земле то притянутый роком,
Ах, как камень душе его мал!
Подойдет кто к прожженной той глыбе,
Тронет - хладом себя обожжет,
Прикоснулся, к бескровной как рыбе,
И не знает, что пламень ревет!
Там под черным, зажатым заклятьем,
В клетке тесной пылает душа,
Одиночество стало уж братьем,
Им живет он, о Деве дыша.
И лишь только на звездное небо,
Выйдет в вечной печали Луна,
Средь колосьев взошедшего хлеба,
Слышна песни печали одна:
"Я навеки вас, Дева, запомнил,
Ваши крылья, очей ваших свод,
И в темнице они придавали сил,
