Наш Замок никогда не видел таких празднеств, что были устроены сразу по поводу наших двух свадеб. За несколько недель подготовки к двойной свадьбе мы успели сдружиться с Ольгой. Она хорошо говорила на английском, французском и испанском языках, но знала еще и русский, и я с удивлением смотрела, как Майкл, а за ним и Дэвид легко осваивают его.
Во время праздничного обеда всем обитателям Замка был преподнесен еще один сюрприз, суть которого я, как могла, впопыхах разъяснила Ольге. Повара торжественно принесли с кухни огромные блюда с дымящимся мясом и рыбой. В том, что подали к столу горячее, не было ничего необычного, если не знать, что это была наша собственная продукция. По этому поводу Майкл сказал громко, так, чтобы все слышали:
– Дамы и господа! Около года назад мы с Дэвидом взяли на себя роль подопытных животных и начали есть продукцию нашего завода. И вот вам результат! Мы живы и здоровы! Жизнь, и не только наша, но и сотен тысяч других людей в разных странах подтвердила это. Думаю, что в определенных обстоятельствах мы опробуем на себе и собственный метод выращивания новых органов взамен утраченных. Дай Бог, чтобы нам пришлось это сделать не скоро!
Сразу после Майкла, со своего места поднялся г-н Торрес:
– Хочу добавить, – сказал он, – в ресторанах Японии мраморное мясо уже стало деликатесом! Пока оно доставляется туда из Австралии, но мною уже подписан контракт на постройку завода в Японии. Так что география нашего Концерна расширяется!
После этого началась веселая неразбериха с танцами и песнями, которая закончилась уже поздним вечером, а утром начались трудовые будни. Они начались у всех обитателей Замка, кроме нас – молодоженов. Мы же отправились в свадебное путешествие. На большом океанском лайнере мы поплыли на Тенериф и несколько дней провели в отеле, принадлежавшем родителям Ольги. Это были очень приятные, совсем нестарые люди, которые тепло приняли нас, а главное, Майкла. Вдоволь наплававшись в море и блаженствуя от чувства безопасности, которым было проникнуто все вокруг, мы с Дэвидом покинули гостеприимный отель и отправились через Мадрид в Лондон.
За время этой поездки Дэвид, наконец, решился снять камень с души и рассказал мне о своей жизни до нашего знакомства. Если бы все рассказанное не касалось моего мужа, а следовательно, и меня, то я бы восприняла его историю, как увлекательный детективный роман. Но все изложенное им не было выдумкой. Жизнь оказалась изощренней любой фантазии. Выходило, что Дэвид родился и прожил большую часть жизни в СССР. Там он вместе со своим другом сделал, я считаю, великое открытие – создал или вернул человеку способность к телепатическому общению и возможность пользоваться наследственной памятью. Вслед за этим не по своей воле они оба покинули родину и оказались в ЮАР, где продолжили свои изыскания и снова добились выдающегося успеха. Я не сомневалась, что созданные ими технологии производства продуктов питания и выращивания утраченных органов у животных – блестящее достижение. О чем еще может мечтать настоящий ученый!
Я летела в Лондон спустя восемь лет после того, как покинула его. Это вселяло смятение в мою душу. Какими я найду своих родителей, как они примут Дэвида. Я покидала дом с одним мужем, а возвращалась с другим, да и сама за эти годы стала другим человеком. Мои опасения оправдались, но лишь отчасти. Мама выглядела еще ничего. Она, конечно, состарилась, но была энергична и подвижна. На отца же смотреть было тяжело. Он с трудом перемещался по дому и выходил из него только для того, чтобы посидеть на лавочке возле крыльца. Оба они отличались от тех образов, что жили в моей памяти. А дом, наш старый дом, который всегда казался мне огромным, теперь выглядел маленьким, обшарпанным и неуютным. Только кукла Лейла осталась такой, какой была. Она ничуть не изменилась и по-прежнему сидела в своем кресле перед камином. Наверное, за свою долгую жизнь она видела много встреч и прощаний, пережила не одну смену обитателей дома и потому оставалась безучастной. От всего этого мне было грустно в отчем доме, и я с нетерпением ждала отъезда. Дэвид, казалось, разделял мою грусть. Все это время он был каким-то необычно тихим и даже вялым, что никак не соответствовало его характеру. Теперь, когда я знала подробности его собственной жизни, я понимала, что здесь, в Лондоне, общаясь с моими родителями, он думал о своих, с которыми ему, увы, не суждено было встретиться вновь.
Я предлагала родителям купить им новый современный дом или перестроить этот, благо средства мне это позволяли, но они и слышать об этом не хотели. Они говорили, что здесь им все привычно и удобно. Ничего иного им не надо, даже тех денег, что я им постоянно высылала. Их накопилось уже довольно много, но они только иногда брали с них проценты.
Через пару недель мы с Дэвидом собрались в обратный путь. Прощаясь с родителями, я уже понимала, что в следующий раз у меня нет шансов застать их обоих. Под конец я разрыдалась, чего со мной не бывало уже много лет. Отец меня утешал так, как это делал в детстве: гладил по голове и приговаривал – все будет хорошо, все будет хорошо.
Я успокоилась, только сев в самолет. Мы возвращались тем же маршрутом через Мадрид. На Тенерифе мы снова сделали остановку в шикарном отеле на берегу моря, где к нам присоединились Ольга и Майкл. Перед самым отъездом к нам заехали Ольгины родители. Теперь я понимала, почему наши мужчины так легко общаются с ними по-русски. "Все равно, они оба очень талантливые ребята, – подумала я. – Дай Бог, чтобы наши дети были такими же". Я уже чувствовала, что беременна.
Еще через несколько дней мы снова были в Замке и, едва распаковав вещи, включились в работу. За время нашего отсутствия клетки с мышами были убраны, а их место заняли новые большие клетки, в которые завезли обезьян. Их было всего двадцать. Работать с ними было неизмеримо труднее, чем с мышами. Не физически, а морально. Просыпаясь после наркоза с отнятыми конечностями, они, как дети плакали, и мы не могли смотреть им в глаза. Слава Богу, моя и Ольгина беременности избавили нас от этого труда. В то же время любопытство не покинуло меня. Я продолжала живо интересоваться ходом экспериментов. Дэвид рассказывал мне, что удача почти сразу повернулась к нам лицом: механизм регенерации органов работал на обезьянах даже лучше, чем на мышах. Большинство обезьян полностью выздоравливало, и на это уходило не так много времени.
Однако наряду с хорошими новостями была и плохая. За время нашего отсутствия заболел г-н Торрес. Врачи не сразу смогли поставить диагноз. Он стал ясен только месяца через два после нашего возвращения и был неумолим: рак печени.
