– Вот посмотри, что я сейчас сделаю, – сказал Дэвид.
Я не увидела и не услышала, что он делает, но увидела реакцию ребенка. Он заулыбался и замахал руками.
– Я играю с ним солнечным зайчиком, – пояснил Дэвид, – а еще я пробовал показывать ему морской прибой, лес с его игрой света и тени, плывущие по небу облака. Под это он великолепно засыпает. Я это пробовал не раз, когда ты укладывала его спать. Майкл тоже опробовал такие вещи на своем сыне. Не думаю, что им это вредно, раз природа позволила передать им телепатические способности по наследству.
Я не знала вредно это или не вредно, и что в таком случае надо ответить, но в мою душу закралось чувство ревности. Я считала ребенка своим и самым близким мне существом и не могла представить себе, что кто-то другой, даже муж, может оказаться ближе к нему, чем я. Он мог общаться с ребенком на расстоянии, а я нет. В этом была какая-то несправедливость.
Наверное, людям, далеким от нашего маленького мирка, все это показалось бы чудом. Так оно и было на самом деле. Но я уже привыкла к чудесам и даже успела устать от них. Во всяком случае по отношению к ребенку мне хотелось скорее избежать чудес, чем сталкиваться с ними. Но, что делать, я связала свою жизнь с волшебником, и эту чашу надо было испить до конца.
В один из ближайших дней мы собрались все вместе: я, Ольга, Дэвид и Майкл. Дети тоже были с нами, и мы договорились, что никому и ни при каких обстоятельствах не будем рассказывать о телепатических способностях наших детей. Мы с Ольгой требовали от наших мужей, чтобы они и нас сделали способными к телепатии, но они однозначно отказали нам в этом, считая риск неоправданным.
– Надо, чтобы матери оставались самими собой, – заявили они.
Пришлось с этим согласиться.
Появление Ольги в нашем маленьком коллективе внесло приятное разнообразие. Живая и веселая, она сумела изменить характер наших вечерних посиделок. Очевидно, ее не слишком интересовали те философские и научные рассуждения, которым с удовольст- вием предавались наши мужчины все эти годы. Все чаще и чаще она начала вступать в беседу и переводить разговор на более интересные для нее темы. Делала она это легко и непринужденно и не вызывала раздражения. С завидным юмором она рассказывала о своих путешествиях. Пела песни разных стран и народов, где она успела побывать. Голос у нее был глубокий и сильный. Слушали ее с удовольствием. Еще большее удовольствие от этих выступлений, по-видимому, получала она сама. Отчасти ее поведение мне было понятно. В отличие от меня, ее воспитание в семье не было суровым. Она привыкла выполнять собственные капризы. Жизнь в нашем Замке казалась ей тюремной. Она нуждалась в обществе, в новых людях, в новых местах и в новых впечатлениях. Наверное, мне хотелось того же, но до появления у нас Ольги я никогда не признавалась себе в этом. Теперь же, когда нашелся человек, проливавший на моем плече слезы о свободной жизни, я поняла и себя. Медленно, но настойчиво, мы начали внушать своим мужьям мысль о том, что нам всем надо расширить круг общения, переехать жить в город и хотя бы иногда ездить куда-нибудь в отпуск. Дэвид и Майкл, увлеченные своей работой, долгое время не понимали, чего мы хотим, а когда поняли, то особенно возражать не стали. Они привели в порядок два домика, купленные ими уже много лет назад, когда они только приехали в Кейптаун, куда мы все вскоре переехали.
Домики были вполне комфортабельными. Мы наняли повара, охрану и двух нянь для детей, что сделало нас почти свободными. Теперь по утрам мы кормили мужей завтраком, и они отправлялись в Замок на работу. Сделав все необходимое для детей, мы тоже отправлялись, но не на работу, а в магазины, в парикмахерскую, в клубы. У нас стали появляться гости, да мы и сами начали наносить визиты знакомым. Иногда к нам присоединялись мужья. Жизнь стала гораздо интереснее и насыщеннее. Так продолжалось около полугода. За это время у меня постепенно начало складываться впечатление, что я попусту трачу время и начинаю скучать по работе. Я попробовала поделиться этой мыслью с Ольгой, но она только отмахнулась от меня. Наверное, такая привольная жизнь продолжалась бы еще долго, но случай прервал ее навсегда. Однажды, когда мы вместе с детьми были в гостях в одном известном в городе семействе, в гостиной, где взрослые пили чай, а дети возились на полу, внезапно появилось несколько человек в масках. Держа в руках револьверы, они потребовали у нас деньги и драгоценности. Мы безропотно выполнили их требования, надеясь, что после этого они уйдут. Но не тут-то было. Они вывели нас на улицу и посадили в автофургон, который был подогнан прямо к входной двери. Оказавшись в темном и душном фургоне, который к тому же нещадно трясло, дети начали плакать. Сидя на полу, мы, как могли, успокаивали их, гадая, чем же все это может кончиться. Время было дневное, оно всегда считалось безопасным, кроме того, налетчики были белыми. Это нам было очевидно, в первую очередь, по голосам и произношению. Черные говорят совсем по-другому, а зло в этой стране всегда ассоциировалось только с ними.
Машина кружила по городу минут пятнадцать. Я пыталась следить за временем и считать повороты. Трудно сказать, насколько мне это удалось, но, мысленно представляя себе карту города, я примерно догадывалась, где нахожусь. Когда открылась дверь фургона, мы увидели, что находимся внутри большого полутемного гаража или сарая. Нам разрешили выбраться из фургона. Мы с Ольгой с детьми на руках сделали это легко. Женщине, у которой мы были в гостях, было гораздо труднее. У нее на руках было двое детей двух и пяти лет. Ее муж, тоже находившийся в кузове, не мог ей помочь. Его руки были скованы наручниками за спиной. Кое-как мы все разместились на грязном полу сарая и стали ждать своей участи. Было жарко и душно. Хотелось пить. Сидя на полу, я привалилась спиной к стене сарая и, стараясь успокоить Сержа, стала напевать ему песенку. Никаких разумных слов для песни в голову не приходило, и я, нараспев, рассказывала ему, что с нами произошло. Текст получался слабенький, но в данной обстановке он помогал мне самой разобраться в случившемся. Я пела: "Нас украли злые люди, увезли на машине, прячут в сарае", – и так далее. Сколько раз я исполнила свою импровизацию, не знаю, но Серж уснул, а вслед за ним задремала и я.
Прошло несколько часов. Сквозь щели сарая было видно, что начинает темнеть. К нам никто не приходил, и мы с Ольгой по очереди начали обследовать сарай, ища путь к побегу. Уже совсем стемнело, когда за стенами сарая затрещали выстрелы. Мы легли на пол, боясь, что пули могут пробить стены сарая. Улучив минуту, я на всякий случай открыла капот фургона, сняла крышку с прерывателя зажигания и бросила ее в угол сарая. Выстрелы продолжались. За шумом стрельбы никто из нас не заметил, как открылась створка ворот сарая, и в нее вошел человек. Он зажег электрический фонарь и закричал, чтобы мы вылезали. Это был Майкл. Помимо фонаря у него в руках был автомат. За ним на пороге появился Дэвид и Алонсо. Когда мы вслед за ними выбрались из сарая, то увидели результаты боя. Двое похитителей лежали на земле, и было ясно, что они уже никогда не встанут. Еще четверо, в наручниках и скованные цепью, сидели у внешней стены сарая. Вокруг них стояло с десяток полицейских. Всех нас, бывших пленников, рассадили по машинам и отвезли в Замок. Желание продолжать светскую жизнь у нас с Ольгой пропало, кажется, навсегда.
