В самолете разговаривали мало. О чем — я мог только догадываться. У всего экипажа имелись шлемофоны, которые позволяли каждому держать связь с командиром. К сожалению, я не знал о шлемофоне и не получил его, а Шелемеха, озабоченный куда более важными делами, забыл распорядиться, чтобы мне его выдали.
Вскоре я начал понемногу ориентироваться в непривычной обстановке. А когда приблизился решающий момент, я уже понимал кое-что из того, что происходило в самолете и вокруг нас, в воздухе.
Помню, как полковник низко склонился над картой, освещенной маленькой лампочкой. Губы его плотно сжались. Некоторое время он следил за стрелкой секундомера. И вдруг крикнул в микрофон, стоявший перед ним:
— Атака!
Очевидно, приказ был принят на всех самолетах соединения. Он означал, что каждый пилот должен включить установленный на своей машине портативный радиолокатор, с его помощью найти цель, приблизиться к ней и обрушить на врага всю огневую мощь.
Я старался представить себе, как пилот видит на экране радиолокатора яркое цветное пятно, которое указывает ему расстояние до машины противника, ее высоту, курс, скорость, как пилот разворачивает послушный самолет, дает полный газ. Пятно на экране становится все яснее, делается все больше. Вот оно медленно приближается к перекрестию линий. Яркость и положение на экране свидетельствуют о том, что враг находится на самом выгодном расстоянии для залпа. Пилот нажимает кнопку. Из крыльев самолета вырываются снопы пламени. Темное пространство прочеркивается красочными линиями трасс. Сотни пуль, десятки пушечных снарядов летят вперед. Вот они встречаются с темной невидимой массой вражеской машины. Взрыв… Языки огня вырываются из самолета врага. Машина заваливается на крыло и, охваченная пламенем, падает вниз…
Я увидел довольную улыбку на лице полковника Шелемехи. Видимо, его очень радовало то, что он слышал в шлемофоне. Позднее я узнал, что ему докладывали о сбитых бомбардировщиках противника, о случаях паники среди вражеских пилотов, о дезорганизации управления воздушной флотилией врага.
Несколько десятков истребителей вражеской армады, уцелевших после прорыва двух линий воздушного заграждения, попытались завязать бой с истребителями Шелемехи. Врагам удалось сбить несколько наших машин. Зато ни одного из вражеских истребителей на поле боя не осталось — они либо сгорели, подожженные нашими пилотами, либо позорно бежали.
Лишь немногим бомбардировщикам противника удалось порваться через третью линию воздушной обороны, на которой дало бой соединение полковника Шелемехи. Их было так мало, что четвертую линии им уже не удалось преодолеть.
Самолет Шелемехи находился в самой гуще воздушного боя. Вдруг около десятка вражеских истребителей засыпали его снарядами и пулями. Несколько наших истребителей тотчас подоспели на выручку своему командиру. Два из них были подбиты и упали, но остальные стремительно обрушились на врага, и через несколько секунд вокруг нас снова воцарилась тишина.
Были потери и на нашем самолете. Две пушки вышли из строя. Убит радист, ранен штурман. Получил легкое ранение и полковник. Но воздушные стрелки ни на секунду не прекращали стрельбу. Я видел, как две или три вражеские машины, попав под наш огонь, камнем рухнули на землю…
Но чем дальше, тем реже гремят вдали орудийные выстрелы. Шелемеха вызывает по радио командиров частей и подразделений. Не все они откликаются на зов командира… А потом радиостанция с земли сообщает нам о бегстве последних вражеских бомбардировщиков.
Полковник приказывает всем пилотам возвращаться на аэродром. Сердце его испытывает гордость: враг в столицу не прошел!
Мне трудно сейчас сказать, что чувствовал в ту минуту я. Вверху огнями салюта сверкали звезды. Моторы пели победную песню. После славного боя самолеты возвращались на свой аэродром победителями.
Мы сбросили кислородные маски. Сразу стало легче. В целом в маке было неплохо, но без нее все-таки лучше. Разница примерно такая же, как между взглядом на мир сквозь закрытое и распахнутое окно. Казалось бы, особых различий нет, но мир выглядит намного приятнее, когда перед глазами нет стекла.
Самолет снизился до тысячи метров.
Хотя мы и возвращались победителями, радость наша смешивалась с тоской по тем, кто отдал свою жизнь за эту победу.
Самолет коснулся колесами земли и, пробежав по асфальту посадочной площадки, остановился. К нему спешили техники, люди из аэродромной команды. Рядом шумели пропеллерами другие самолеты. К некоторым подъезжали санитарные автомобили. Самолеты не спеша рулили к люкам и спускались в подземные ангары.
Шелемеха, как я уже упоминал, был поцарапан осколком снаряда, но отказался ехать в госпиталь. Еще в воздухе один из механиков перевязал ему голову, и полковник сказал, что этого вполне достаточно. Он сразу же отправился в штаб, вызвав туда командиров всех подразделений, а также начальников штабов.
По дороге он крепко пожимал руку встречным летчикам, благодаря их за боевую работу. Голос его звучал бодро. Вид у полковника был веселый. Казалось, он совсем забыл об убитых и раненых.
Я старался не отставать от него ни на шаг. Он не обращал на меня внимания, но уже дважды пожал руку и поздравил с боевым крещением.
Вызванные командиры быстро собрались в штабе. Пока полковник разговаривал по телефону со штабом противовоздушной обороны столицы, командиры тихо обменивались впечатлениями от первого боя, рассказывали отдельные эпизоды, расспрашивали друг друга. Начальник штаба соединения вызывал их поодиночке и, выслушав короткий рапорт, что-то записывал на большом листе бумаги, который покрывал весь стол.
Закончив телефонный разговор, полковник обратился к своим подчиненным и еще раз поздравил их с победой.
— Мы разгромили вражеские авиачасти, пытавшиеся прорваться к Москве, — сказал он. — Лишь немногие вражеские самолеты продолжили полет, но были уничтожены на четвертой линии обороны. И только единицам удалось спастись бегством. Командование приветствует нас и приказывает быть готовыми к новым боям.
Начальник штаба доложил о потерях бригады. Из боя не вернулись двадцать восемь самолетов. Правда, неизвестно еще было, сколько из них сделали вынужденную посадку и сколько летчиков спаслись на парашютах. На вернувшихся самолетах насчитали тридцать раненых; большинство были ранены легко и остались в строю.
Шелемеха и остальные командиры сняли головные уборы и склонили головы. Долго никто не нарушал грустную тишину…
