Его камуфляж по-прежнему отражал свет под разными хитрыми углами, отчего виделся он каким-то размытым, вроде лешего, на месте лица пока лишь играл муаровый рисунок. В руках у бойца было что-то вроде бердыша – длинное тонкое почти прозрачное древко, со второй половины обретающее металлический блеск. На ногах снегоступы, что ли. Это был не пискипер из миротворческих сил ООН, не американский рейнджер, не канадский морпех, не полицейский, не виджилянт и не охранник из «Блэкуотер Интернейшнл».
Бердыш качнулся в руке лешака.
– Эй, спокойнее, – окликнул я его. – Я – народ, нон-комбатант, типичный представитель мирного населения. Меня обижать позорно.
– Лейтенант Ласточкин, – откликнулся леший, поднимая забрало вместе с муаровым рисунком и открывая вислые усы невероятной длины, косматую бороду и нос-сливу. – Российские вооруженные силы.
Во дает, сказитель, какие там «российские вооруженные силы»? Из лагерей для военнопленных почти все наши как опущенные вышли. Тихие, безропотные. Таковы были результаты «перевоспитания» с помощью диффузных нейроинтерфейсов. А бывших офицеров, старше капитана, все равно к получению гражданских сертификатов не подпускали, потому как они – «столпы старого режима». Майоры и полковники становились собирателями-помоечниками вроде меня.
Ласточкин подошел ко мне медвежьей походкой, в руках у него появился снежок, который он затолкал мне в рот. Ну точно, на психа напоролся, час от часу не легче.
– Это зачем еще? – спросил я, отплевавшись.
– Так надо, – не побаловал ответом безумец. – Проверил, убьет ли тебя снег. Не убил, значит, ты наш.
Хороша проверка – видно психопата по замашкам.
– А еще чего надо? Чечетку станцевать? Если станцую, значит ваш?
– Нам надо в штаб.
– А зачем мне в штаб?
– Я же сказал, что ты – один из нас.
– Точно? Я не военный советник, не генерал, не минерал типа алмаз.
– Пойдем, нечего нам тут маячить.
Отказываться – невежливо, учитывая все эти руки, ноги и головы, ампутированные «хирургом» Ласточкиным пару минут назад. Непреодолимая сила, воплощенная в железной руке лейтенанта, надела мне на голову очки вроде горнолыжных и потащила в сторону клубов ледяного тумана. А туман сейчас, как декорация из фильма ужасов. Так и представляешь, как в нем полощут свои древние кости вампиры и привидения. Этот лейтенант, зуб даю, из самых буйных психов. Хотя, может, раньше он и служил в армии. Помню, читал про бывших японских солдат, которые свихнулись, не вынеся поражения, и еще тридцать лет в одиночку провоевали в джунглях – пока не пришел срок на пенсию выходить.
– Постойте, вы меня ни с кем не путаете? Я – не Ковпак, не батька Махно.
– У тебя может быть шок от встречи с нами. – Ласточкин неожиданно проявил себя психологом (вообще-то не «может быть», а уже есть). – Но это тоже предусмотрено. Если станешь сильно сопротивляться, я буду вынужден применить успокоительные средства.
Еще тот «психолог», переоценил я его. Под «успокоительными средствами» он понимает, наверное, свои железяки.
– Нет, вот этого не надо. Бегу, бегу, сам, абсолютно добровольно, я – «за» обеими руками.
– Это хорошо, – одобрил псих. – Теперь вперед, нам два часа топать без передышки.
Два часа! Он хочет завести меня в самую глухую глушь – а там... Страшно представить, что будет «там». Убьет, сожрет. Из баек про тех же одичавших японских солдат известно, что они жрали людей, даже живьем.
Стена тумана была совсем неподалеку, такая плотная, что казалась слепленной из зефира, но тут рука Ласточкина забросила меня под куст и еще затолкала под самые корни. Это что, он прямо здесь собрался меня жрать?!
– Теперь вставай, дрон улетел, – сказал он полминутки спустя и добавил заботливо. – Не поскользнись.
Я трясущимися руками стал отжиматься от земли, но что-то зашевелилось в снегу совсем рядом, шагах в десяти.
– Тихо, птичка снесла гостинец, – шепнул Ласточкин, прикладывая палец ко рту. – А гостинец может распознавать звук.
И лейтенант, резко выдернув меня из-под куста, опять потащил по направлению к стене тумана. Я сразу запыхался, потому что все время оглядывался назад – спина чувствовала опасность – и что-то раскрылось в снегу как большое яйцо. Из этого «киндерсюрприза» высыпалось десятка два или три эллипсоидных предметов. Эллипсоиды встали на шесть ног и запрыгали следом, как блохи.
– Не могу, – честно закричал и рухнул на колени, не выдержав спринта. Рука Ласточкина перестала тащить меня. Я услышал какой-то свист, а потом резкие звуки взрывов. Лейтенант крутил что-то похожее на цепь – только этой «цепи» совсем не было видно – невидимое орудие, протянувшееся на десяток метров, уничтожало «блох» одну за другой. Оно как будто цепляло их и отшвыривало, после чего «блохи» взрывались.
– Если б хоть одну пропустил, нам бы каюк, они отлично чувствуют человеческое тепло. А теперь вперед. – И психопат Ласточкин загнал меня в серебристо-сизый кисель, который даже и туманом назвать трудно. Муть, а не туман. Едва ли что было видна на пять метров вперед.
Только вот очки оказались не простые, а с виртуальным обозрением. В них нарисовалась «нить Ариадны», красная линия, визуально расположенная на реальной местности. Вдоль нее надлежало двигаться, вернее нестись, перепрыгивая через рытвины и продираясь сквозь мертвый ёрник[19]. Техноплесень не сожрала его полностью, а мумифицировала, превратив почти что в проволоку. Этот Ласточкин все время меня подгонял – не увильнешь, да и куда увиливать в таком тумане и в такой «проволоке», а вот напарник-психопат очень легко прорубал её своим «бердышом». Остается только бежать навстречу судьбе. Уже через полчаса я был на последнем издыхании, а лейтенант по-прежнему бодр как волк. У него ж на лапах снегоступы. В снег не проваливаются, да и скользят так, будто им трение неведомо.
Наконец-то это сплошной проволочный ёрник закончился. Туман рассеялся и сейчас было видно, что ниже в лощине, шагах в двухстах от нас, располагалось несколько избенок, почти полностью закрытых снегом. А возле них сараи, бани, туалеты. Все избушки – покосившиеся, с дырявыми крышами и выбитыми окнами. Не жилые, понятное дело, кто ж будет жить в такой глуши, без колбасы и света. Подходящее пристанище для психопата и место захоронения для его многочисленных жертв.
– Вот и пришли почти что, – сказал лейтенант, будто и в самом деле добрался до дома.
Он посмотрел вверх, где как раз прояснился здоровый кусок неба.
– Не нравится мне это, но наверное перебежать успеем, – сказал Ласточкин и снова потянул меня как буксир. «Перебежать успеем» – маньяческая классика.
