— Она моя дочь, Род Гэллоуглас.
Он взглянул на ошеломленное лицо Рода, и в глазах его появился сардонический блеск.
— Да. Ты едва ли можешь поверить этому, не так ли?
Он отвернулся, глядя на долину, голос его смягчился от воспоминаний и дум.
— Она была всего лишь служанкой в королевских покоях, Род Гэллоуглас — и все же я любил ее. Она была маленькая, едва ли в половину роста иной женщины, и все же на голову выше меня. И смертная, чересчур смертная.
И она была прекрасной, ах, какой прекрасной. И хотя это может показаться странным, сильно желанной мужами двора. И все-таки, — голос Брома принял тон удивления и благоговения, — она любила меня. Одна она из всех живших женщин, эльфов и смертных, видела во мне не карлика, эльфа или князя, но только мужчину.
И желала меня…
И любила меня…
Он оборвал себя и с удивлением покачал головой.
Он вздохнул.
— Я любил ее, Род Гэллоуглас, я любил одну только ее и зачал ей ребенка.
Лицо его потемнело, он сцепил руки за спиной и уставился в землю.
— Когда она оказалась в тягости — время ее быстро близилось, скоро ее разнесло бы так, что узнали бы все и затравили бы ее жестокими шутками, хотя мы были обвенчаны, — я отправил ее в дикий лес к моему народу, и там-то с помощью повивальных бабок в лице эльфов и лепреконов[30] она родила прекрасное, смеющееся, частично эльфовское дитя.
Глаза его увлажнились, он поднял голову, глядя сквозь Рода.
— Она умерла. Когда ее дочери исполнилось всего два года, она умерла от простуды. И мы похоронили ее там, под деревом в лесу, и каждый год я прихожу туда…
Глаза его снова сфокусировались на Роде.
— Но у меня все же осталось дитя. — Он беспокойно отвернулся. — И все же, что мне следовало сделать? Вырастить ее рядом со мной и позволить ей знать, что ее отец исковерканное существо и мишень скверных шуток? Вырастить ее стыдящейся меня? Поэтому она выросла в лесу, зная могилу своей матери и эльфов, но никогда — отца.
Род начал было протестовать, но Бром взмахом руки велел ему молчать.
— Молчи! Так было лучше!
Он медленно повернулся со смертью в глазах.
— И по-прежнему лучше. Если она когда-нибудь узнает об этом от тебя, Род Гэллоуглас, я с корнем вырву твой язык и обкорнаю тебе уши.
С каменным лицом Род изучил его и не нашел никаких слов в ответ.
— И поэтому скажи мне сейчас. — Бром уперся кулаками в бедра и задрал подбородок. — Ибо знай сие: полусмертный я и посему могу быть убит, и может статься, что сегодня я умру.
Голос его притих.
— Так скажи же мне, скажи бедному обеспокоенному отцу, ты любишь мое дитя?
— Да, — тихо произнес Род. — Так значит, я не случайно повстречал ее, отправившись на юг?
Бром кисло улыбнулся.
— Конечно, нет. Ужель ты мог когда-нибудь думать иначе?
Восток краснел, смущенный рассветом, а туман уже расходился, когда Род въехал в лагерь нищих, чтобы разбудить их.
Но Туан оказался там раньше и, переходя от одного к другому, тряс их, пробуждая. С ним шел солдат, ставивший у каждого тюфяка кружку с горячим вином.
Туан поднял голову, увидел Рода и направился к нему с распростертыми объятиями и улыбкой в ярд шириной.
Он хлопнул Рода по спине и стиснул ему руку в костедробильном рукопожатии. В глазах его стояло глубокое, почти наркотически-спокойное удовлетворение.
— Прими мою благодарность, друг Род! — просто сказал он. — Ты желаешь мою жизнь? Можешь забрать ее! В таком я долгу перед тобой.
Род лукаво улыбнулся.
— Так значит, ты решил обрести двойную гарантию, верно? Ну, все к лучшему.
Туан, кажется, отлично управлялся в лагере нищих, поэтому Род направил стопы Векса к рядам колдунов и ведьм.
Тут все было в полном порядке: стояли наготове корзины с веревками и упряжью, и переходил из рук в руки утренний отвар. Это был мощный напиток — что-то вроде чифиря с примесью бренди — и служил он во многом той же цели — как стимулятор для доведения до максимума силы ведьм и колдунов.
В этом лагере под ногами всюду шныряли эльфы, которые распространяли амулеты, отвращающие магию, среди всех, кто в них нуждался. Ведьмы не ведьмы, чародеи не чародеи, утверждал Крошечный Народ, никогда не вредно иметь полную уверенность. Амулеты не повредят, а могут и…
Тут Роду тоже нечего было делать, так что он поехал на поиски Гвендайлон.
Он нашел ее сидящей среди старых, по грамарийским понятиям, ведьм: им, видимо, было за двадцать.
Гвендайлон, казалось, что-то им объясняла, с большой серьезностью чертя по земле заостренным прутиком диаграммы. Они ловили ее слова так, будто каждый слог мог означать жизнь или смерть.
Похоже, было неподходящее место прерывать ее.
Род повернул и поехал сквозь сутолоку спешащих фигур, запахи пищи, гул голосов и вразнобой трубивших рогов, и дальше, за дозоры, на Бреденскую равнину.
Первые лучи солнца падали теперь косо на луг, испаряя последние клочья тумана. Длинная трава была холодной и влажной от росы, а небо — ясным и голубым.
А с южного края поля заблестели острия копий. Солнце сверкало на полированных доспехах. Ветер донес до него лязг металла, лошадиное ржание и гам пробуждающегося лагеря. Советники тоже проснулись рано.
Раздался стук копыт. Род повернулся и увидел несущегося к нему через луг пажа.
— Как там, мой мальчик, — улыбнулся ему Род и приветственно взмахнул рукой ради внешнего вида бодрости.
— Ты должен явиться к королеве, мастер Гэллоуглас, — выдохнул запыхавшийся паж, цепляясь за стремя Рода. — Милорд О'Берин и лорды Логайры уже там. То военный совет!
Военный совет закончился быстро, дело свелось лишь к подытоживанию существующих планов и краткой молитве плюс новости, что Катарина, в конце концов, никуда не поскачет. Род заметил, что все совещание Катарина простояла.
Затем они отправились каждый на свой участок: сэр Мэрис в центр, старый герцог Логайр на правый фланг, а Род на левый. Бром остается высоко на холме вместе с Катариной и Гвендайлон управлять битвой в целом — новация, порекомендованная Родом и принятая Бромом безоговорочно: малыш был могучим бойцом, но его ноги были недостаточно длинными, чтобы усидеть на лошади при столкновении всадников.
Том, когда ему предложили на выбор: сражаться вместе с нищими или остаться с Родом, выбрал последнее, вероятно, потому что хотел быть в гуще боя.
Туан, конечно, остался с нищими.
Когда Туан вскочил в седло, Катарина остановила его, положив ему руку на колено. Род увидел, что она повязала шелковую повязку вокруг предплечья Туана.
Затем ее руки умоляюще поднялись к нему. Туан схватил их и прижал к губам, нагнулся поцеловать ее в губы, затем повернул коня, поднял его на дыбы и галопом поскакал к своему оборванно-заплатанному войску.
