А ты во что веришь? в голосе Василя послышалась обида.
– В решение. В то, что ваш глупый Перекресток – далеко не так всемогущ. И Юлика – она поняла, она знала. Поэтому и пог… исчезла. Он забрал ее. Но я найду решение. Она… она где-то ошиблась, но я все сделаю правильно.
– Кир, Василь выглядел испуганным, не шути с этим. Ты… Я боюсь за тебя. И мама боится… моя. Не говоря уже о твоей. Обещай, что не ста-нешь шутить с Перекрестком. Тебе повезло один раз, – мальчишка почти кричал, но не факт, что повезет снова!
Повезло! Да уж! Даже спустя год Киру становилось дурно от одного только воспоминания о том дне, когда…
…Жарко. Душно. Невозможно дышать.
Кир мчался к Перекрестку, с которого секунду (целую вечность?) назад исчезла Юлика – он только на миг отвел глаза, а когда глянул снова, сест-ры уже не было. Кир протирал глаза, кричал, звал – все напрасно. И тогда он понял. Понял, для чего она попросила его, нарушив правила, прийти се-годня сюда, забраться на эту шелковицу. («Я кажется знаю, что происходит с метро и как действует Перекресток», «Юлика, что ты за… «, «Я не знаю. Может, ничего не получится. Просто наблюдай со мной, она наморщила лоб. – Может, я ошибаюсь, а может ты заметишь что-то, чего не я увижу…»)
Нихрена он не заметил! Придется разглядеть поближе.
– Кир, вернись! Стой! Туда нельзя! Тебе еще семнадцати…
Это Димитрий жених Юлики. Прятался в кустах, под небольшим склоном – Кир еще раньше его увидел. Тоже мне, наблюдатель! Оттуда и Перекрестка-то не видно. Только шелковицу. Или он пришел наблю-дать не за Юликой?
Плевать! Она моя сестра! Плевать на запреты! мальчишка изо всех сил несся к Перекрестку.
– Подожди! – Димитр был готов разрыдаться. – Нельзя же! – он поч-ти схватил ошалевшего Кира за руку. – Ни тебе, ни мне… Второй раз – то-же нельзя! Кир! Я ее тоже люблю! Стой! Она не этого хотела! Да послушай ты! Пож…
Больше Кир не слышал ничего. Димитрий отстал, спотыкнулся, пока-тился по горячему песку. А может, просто побоялся ступить на Перекрес-ток второй раз. Кир бежал. Когда он сидел на шелковице, ему казалось, что заветные тропинки находятся метрах в двадцати от дерева. Но сейчас по-нял – они намного дальше. Мальчишка задыхался, слезились глаза, стало кошмарно душно. Не замедляя скорости, он влетел в самое сердце Перекре-стка, туда, где сходятся разбегающиеся в разные стороны тропинки. Рухнул на колени, на четвереньках подполз к дорожке – к одной, к другой, к тре-тей… И, наконец, увидел то, что искал.
Бред. Жар. Он падает. Летит в центр Перекрестка. И продол-жает падать дальше. Глубже. Ниже. Сквозь яркий безумный раз-ноцветный калейдоскоп.
Кир метался по постели.
Тропинки, переливающиеся всевозможными цветами, буквы, мельтешащие на дорожках, пар, исходящий от Перекрестка, пе-пел, струящийся сквозь пальцы…
– Бредит?
Он не помнил, как попал домой, не знал, сколько времени прошло с первого воскресенья. Помнит только сумасшедший калейдоскоп цветов…
– Седьмой день уже…
Буквы, nap…
– Хорошо, что вообще выжил. И как он только выбрался оттуда? С Пе-рекрестка-то! В неполные шестнадцать…
Пепел, медное колечко – все, что осталось от Юлики. Боль, про-низывающая его насквозь, смех, помогающий справиться с болью. Чужая боль. Чужой смех. ЕЕ боль…
– А Юлика? Куда она полезла? Уж лучше б совсем без тропинки, чем вот так… И Димитрия погубила. Бедняга не выдержал… в метро нашли, на рельсах.
Молчи. Не надо имен…
Буквы, мамы – его и Васькина, калейдоскопические тропинки, холодная повязка на лбу.
Он возвращался…
Он вернулся.
Он выжил. А Юлику так и не нашли.
Когда-то был мир. А потом он изменился. А может, изменились люди, а мир остался прежним. Никто не знает…
Однажды все переменится снова. Изменится мир. Или люди. А мо-жет, и то, и другое одновременно. Никто не знает…
Однажды кто-то увидит свою тропинку, раньше, чем ее покажет Пе-рекресток. Однажды, кто-то сумеет понять то, о чем другие боятся да-же подумать. Однажды этот кто-то, сумев понять, захочет вернуться с Перекрестка домой. Во что превратится мир потом? Никто не знает. Но все уверены, – он станет лучше всех своих предшественников…
Нила Девятина вернулась Королевой красоты номер три и женой свобод-ного выбора – то есть, имела право выбрать себе мужа и место жительства са-ма, без подсказок Перекрестка. И тут бедному Василю опять не повезло – не пожелала Королева жить с простым инженерием со средним окладом!
– А ведь до этого клялась, что вернется ко мне, чтобы ей там ни назначи-ли! – причитал неудавшийся жених. – И почему ее не сделали коровницей вонючей?!
– Наверно, потому, что вонючих коровниц у нас уже трое, а Королевы, даже с номером три, ни одной. Не было… До вчера… – Кир, наконец, спра-вился с галстуком.
А ты… Тоже мне друг! Бежишь, сломя голову, на ее вечеринку!
– Нужна мне очень ее вечеринка! Я с ней хочу поговорить! С Нилкой! Вдруг заметила что-то необычное… Там, на Перекрестке. Я ж из-за трепа с тобой все пропустил!
– Станет она с тобой говорить, процедил сквозь зубы Василь. Она ж теперь Ко-ро-ле-ва!
Кир и сам не горел желанием идти на вечеринку к Девятиным. «Небось, опять заказали зал «для тех, кто не платит», пробормотал он, подходя к ресторану. Точно! А какой же еще! Есть привычки, от которых нас не спа-сет даже корона…
Парень обреченно вздохнул и побрел занимать очередь у барной стой-ки сейчас симпатичная официантка вручит ему поднос с любимыми вкусностями, а через минуту он выбросит все блюда в урну. Что подела-ешь – зал для тех, кто не платит! Впрочем, как ни странно, голод сия немуд-реная процедура каким-то образом утоляла…
Кир, не обращая внимания на щебетания официантки, расхваливаю-щей банановый десерт, нашел глазами Нилу. Она, почувствовав взгляд, обернулась. Красивая. Рыжеволосая. Зеленоглазая. Стоп! У нее не такие глаза! Они другого цвета! Нилка всегда была… Кир поморщился, напря-гая память. Нет, не вспомнить. Но точно не зеленоглазой. Зеленоглазой была Юлика. Кир достал из кармана медное колечко с изумрудом – кам-нем цвета ее глаз. Затем медленно перевел взгляд на Королеву красоты номер три. И понял, что его смущало. Сережки! Медные сережки с ярки-ми изумрудами.
Когда-то люди судили друг друга. Сейчас всех судит Перекресток. Когда-то преступников ловили и заковывали в наручники, сейчас прошт-рафившихся сам, не дожидаясь приглашения, отправляется на Перекресток. А имя того, кто после этого не вернулся, забывается навсегда.
