150
неожиданно, и все. Я же себя в голове по старой памяти еще прежним вижу. Не надо было от
зеркал избавляться – привык бы быстрей.
С тяжелыми мыслями о своей боеготовности блуждаю по коридорам, переходам и лестницам, а
им конца нет. Достало уже в замках ковыряться. Наворотили здесь перекрытых отделений – никак
сориентироваться не получается. Главное, – дознаться, где размещены медицинские посты, и
держаться подальше… ведь возле них и палаты не пустуют.
Отделение кардиологии. Ха! Нет, сюда мне точно заявляться нельзя – не досчитаются на
рассвете врачи, заметивших меня, пациентов. А в травматологию к дежурному врачу я не прочь
наведаться за советом – только не время.
Покурил на лестнице, погрел душу мыслями, что ждущий меня братишка беспокоится так, что
чуть с ума ни сходит, и отправился осматриваться дальше. Угораздило же так заблудиться.
Подвернись мне сейчас проектировщик под руку, – я б его… На его благо здание настолько старое,
что он просто не мог не отойти в мир иной.
Посмотрел на часы, скривился от досады и двинул еще дальше.
Выругался, глядя на часы, разозлился и пошел вперед.
Встал в пустом коридоре, поднося часы к глазам, и рассмеялся, разгоняя остатки раздражения.
Я ж не просто не знаю, куда зашел, но и, как назад вернуться – понятия не имею. До чего ж глупо…
даже не досадно.
Заслышал отдаленный гул и остановился. Слышу неясные крики… кошмарные крики. Черт…
Они что, ночами оперируют, пренебрегая наркозом?! Я что, на врачей с садистскими
наклонностями нарвался?! Нет, не думаю, что в такой больнице таким веселым хирургам такие
скверные выходки так просто сходят с рук. Только не стоит забывать, что, находясь здесь, я еще и
следа охраны не заметил. Поначалу решил, что один вяло бродит на обходе, а другой – спокойно
спит на посту. Только может быть и так, что охрана в сговоре с врачами и тихо молчит, слыша
страшные крики. Простые садисты – вариант первый и вполне пригодный. А запрещенные
операции – сомнительно, что их проводят в таком месте. Конечно, и не такое случается. Могло
случится и так, что меня угораздило угодить и на объект под контролем властей. Я отер с лица
холодную испарину, готовясь встретиться лицом к лицу черт знает с какими людьми и нелюдями.
Обратного хода я дать не могу, как бы я ни хотел дать деру. Стою и слушаю, стараясь
сосредоточиться.
Прогнал нервозность – помогло. Понял, что крики не правильные, – не настоящие. Похоже, – с
экрана. Точно, – артист орет, как резаный поросенок. Черт… А проняло поначалу – прежде
довольно достоверно выходило.
Переключил крики на режим фона, прислушался к остальным шумам. Различил скрежещущие
металлические звуки и звон стекла… негромкие голоса людей – мужчины и женщины. Точно,
мужчина и женщина устроили поздний ужин… или ранний завтрак. Не понимаю я их – остаться
наедине и… черт знает что смотреть, стуча стаканами.
Заглянул за незапертую дверь – охранник с хорошенькой сестричкой застыли перед экраном,
кишащим чудищами. Как же они на дежурствах время проводят не правильно. Не говорю, что они
ночи проводят вовсе не на своих постах, – они их еще и в расход пускают впустую, растрачивая
время на кино и котлеты. Ведь охранник только и делает, что давится вкуснейшими котлетами,
тупо вперившись взглядом в экран, высвечивающий перед ним изувеченные трупы. А сестричка не
отводит от него глаз и докладывает в его тарелку добавку за добавкой, только изредка вздрагивая от
душераздирающих воплей, доносящихся из ящика. Живут же люди… и не замечают, что живут.
Откровенно же она на него засматривается, а он… Кроме тарелки и убойного забоя на экране с
ним, видно, все параллельно проходит, никак не пересекаясь. Конечно, от славного ужина и я бы не
отказался, но сестричка все же соблазнительнее. Эх, Игорь Иванович, что ж они красивые все
такие – полячки? Прям, глаз не отвести. Правда, и котлеты хороши. А охранник… с каждым куском
кривится – видно, и такое отменное мясо у него поперек горла встает, когда на экране перед ним
корчатся истязаемые невесть каким зверем человеческие жертвы.
Эх, не будь я теперь таким страшным, я бы и сестричку, и ее котлеты с подливой оприходовал.
Только я теперь такой, что мне от людей прятаться приходится, как зловещей зверюге с экрана. Нет,
151
не позарится на меня такого такая красавица. И черт с ней – пусть мучается с охранником,
которому от нее, кроме котлет с подливой и не надо ничего… которому и котлеты не слишком
нужны.
Терзаемый волчьим голодом, стараюсь оторваться от открытого мне клочка чужой жизни –
только не могу. Не смотреть – свыше моих сил. Я всегда тяготел к тайному подсматриванию за
людьми – особенно за такими красавицами и искусницами изготовлять котлеты… так что теперь
ничего не могу с собой поделать. Черт… Я голодный, как волк! Не кормит меня моя девушка и…
только плачет с утра до ночи. Правда, не ее вина – я ведь ее продовольствием обеспечивать
должен… и внимания ее добиваться обязан я. А я без гроша за душой здесь время теряю, черт
знает что с медсестрой мысленно выделывая. Совесть, проснись! Голос совести, не молчи! Игорь
Иванович, напомните о себе суровым окриком! Не гоже вашему боевому офицеру так бестолково
время тратить! Так из боевого недолго бедовым офицером сделаться! Правда, я уже сделался… но
еще не совсем.
Проскользнул в переход между корпусами. Есть! Отпер дверь, вошел в темноту, осмотрелся,
убедился, что окон не наблюдается, и засветил фонарь. Есть! Кровушка подмороженная. Нашел
нужный номер. Прихватил и чужой крови той же группы, рассчитывая отвести следователям глаза,
и направился к выходу. Назад иду известным путем и скорым шагом.
Приостановился, прислушиваясь к распре охранника с сестричкой, – она раздражена, а он
оправдывается. Так и знал, что она рано или поздно сорвется. Истерика у нее нешуточная.
Дверь резко растворилась, в голове пронеслось, что мне деваться некуда и придется драться. Не
ступил и шагу, как передо мной предстала рассерженная девушка. Она заметила меня и позабыла,
что охранник ее здорово разозлил, – закричала, зовя его, зверским визгом. Я метнул пакет
