и сельскохозяйственных животных, а потому методы, применяемые в животноводстве, работают также и для нас. Животноводство тоже сталкивается с проблемой необходимости оценивать качества животных, прежде чем они станут родителями, и эта оценка основывается на том, что известно о родословной каждого животного. Точно так же поступаем и мы. Смотрим на чистоту крови родителей, бабушек и дедушек, на их болезни и прочие проблемы. Если чьи-то предки – постоянные неудачники, без способностей к обучению, или же были нарушителями, тогда рассматриваемому человеку нельзя присвоить статус «A». По всей вероятности, в его генетическом материале содержатся неблагоприятные генотипы, передавать которые не следует.
– «А» означает «ариец»? – пожелал удостовериться Лудольф.
Отец покачал головой.
– Не совсем так. Кого считать арийцем, регулируется Нюрнбергскими расовыми законами. Так же говорят о «немецкой крови». Но это прежде всего юридический термин. Мы более точно разделяем немецкий народ. Около десяти процентов населения имеют расовый статус «А» или выше, около тридцати процентов имеют статус «В», около половины – статус «С», и потом идут, так сказать, остатки, которых мы помечаем буквой «D» или, если речь о евреях, то буквой «J». – Он вернулся к своей рыбе. Казалось, он пытался избегать смотреть на Лудольфа, продолжая: – Я предполагаю, что в будущем – после войны и когда все снова успокоится – расовый статус будет играть значительную роль, особенно в том, что касается выдачи разрешений на заключение брака. Например, если у кого-то расовый статус тройное «А», самый высокий из существующих и, следовательно, очень редкий, то генотип этого человека в сочетании с генотипом кого-либо с более низким расовым статусом будет потрачен впустую. Сегодня расовый статус еще не является важным критерием, но, несомненно, станет таковым в будущем, потому что это единственный способ сохранить народ сильным и здоровым.
Хелена почувствовала, что может тихо вздохнуть с облегчением. Ей даже пришлось подавить усмешку. Этот Лудольф фон Аргенслебен наверняка рассчитывал показаться весьма умным, но, расспрашивая отца так подробно, он тем самым поставил себе подножку: учитывая его уродство, теперь практически невозможно, чтобы родители дали согласие на ее брак с ним.
Причем их гость, казалось, это еще не понял, судя по тому, как спокойно и уверенно он велел Берте убрать свою опустевшую тарелку и заменить ее свежей для основного блюда.
– И чья же генетика важнее? – спросил он, перекладывая салфетку. – Отца или матери?
– Что касается чистых наследственных свойств, то нет никакой разницы, – с готовностью пояснил отец. – Однако для формирования наследственных свойств мать важнее, поскольку ребенок зарождается в ее теле и нуждается в здоровой среде.
Лудольф задумчиво кивнул.
– Означает ли это, что у кого-то могут быть проблемы со здоровьем, но при этом он обладает хорошей наследственностью?
– Конечно, – ответил отец, – если речь идет не о наследственных болезнях или заболеваниях с наследственной предрасположенностью. Но в случае, если причиной являются только нарушения развития в широком смысле – болезни в детском возрасте, которые не вылечены полностью, недостаточное питание, нехватка витаминов и тому подобное, – наследственные задатки все равно могут быть превосходными.
Бледное лицо их гостя оживилось.
– Герр доктор Боденкамп, – заявил Лудольф, явно ошеломленный, – вы только что всего несколькими простыми словами прояснили загадку, которая много лет сильно меня занимала. Видите ли – когда я узнал о присвоении мне расового статуса «А», что для меня осталось непонятным, поскольку, как вы, несомненно, заметили, я страдаю определенными физическими нарушениями…
Хелена затаила дыхание. Ох, на редкость прожженный малый! У нее возникло предчувствие, что он вот-вот превратит предполагаемый смертельный удар в победу.
Отец окинул его холодным взглядом.
– Ну, возможны нарушения развития. Когда вы родились?
– В 1907-м.
– Хм. В то время у нас был экономический кризис, если я правильно припомню, но мне ничего не известно о голоде в немецких землях в эти годы…
– Моя мать, когда я родился, была весьма болезненной, – произнес Лудольф. – И в то время у нас был еврейский врач. Только когда отец прогнал его со двора и пригласил врача немецкой крови, уроженца Рейнской области, стало лучше.
Отец одобрительно кивнул:
– Вполне закономерно. Неправильное лечение. Предполагаю, из-за некомпетентности, а не злонамеренного умысла.
Лудольф так же кивнул, в том же ритме:
– Предположим, что так.
– Статус «А»?
– Так и есть, – сказал Лудольф. – Я сам безгранично удивлен.
– Как вы об этом узнали? Это не та информация, к которой есть доступ у обычного гражданина.
Лудольф фон Аргенслебен снисходительно улыбнулся.
– А я никогда не утверждал, что являюсь обычным гражданином.
* * *
Цецилия Шметтенберг повиновалась ему. Окинула его напоследок озлобленным взглядом, издала, хотя и едва слышно, звук негодования и двинулась с места. Подошла к двери, открыла ее, повесила на дверную ручку снаружи тяжелую металлическую табличку с надписью «Просьба не беспокоить». Закрыла дверь и повернула ключ, вставленный в замочную скважину изнутри, жестом, говорившим о капитуляции, поражении, признании, что он победил, а она проиграла.
Взгляд Леттке все это время был прикован к ее бедрам, без конца непроизвольно раскачивавшимся из стороны в сторону, поскольку она носила туфли на высоком каблуке, и к ее заднице, которой он вот-вот посвятит себя самым изысканным и похотливым способом. Его удовольствие будет страданием для нее, и именно это добавит ему еще больше наслаждения.
Она обернулась, истинная женщина, подошла к нему, процокав каблуками, встала перед ним, расстегнула верхнюю пуговицу платья…
И остановилась.
– Это была не моя идея, – произнесла она.
– Что? – раздраженно переспросил Леттке.
– С рукояткой щетки. Это была не моя идея. Это все придумал мальчик, который организовал встречу, – с забавным прозвищем Короб или что-то в этом роде, – в любом случае, он дал нам точные инструкции, что мы должны говорить. Он хотел нагнать на тебя страху, и ты сделал то, что он хочет. Он использовал крапленые карты. С самого начала было ясно, что ты проигрываешь, а он выиграет.
Леттке вдруг услышал, как кровь запульсировала у него в ушах. Она отклонилась от сценария. Она пытается найти отговорку. Она еще не сломлена, еще не капитулировала! Она до сих пор думает, что у нее всё под контролем!
Он ощутил порыв встать, ударить ее и отшвырнуть так, чтобы она упала на пол, сорвать с нее одежду и просто взять ее. Но что-то в нем предостерегало не поддаваться этому порыву: во-первых, она высокая и сильная, так что вовсе не обязательно ему удастся сбить ее с ног, а во-вторых, так он предаст весь свой великолепный план, над которым работал все эти годы.
Поэтому он только резко сказал:
– Теперь уже это не имеет значения. Продолжай.
– Я их всех едва знала, понимаешь? Даже девочек. Ну, то есть кроме Веры. Она была из моего класса и уговорила меня пойти с ней…
– Это. Не. Имеет. Значения, – прошипел он, чувствуя, как горят его глаза. – Согласилась – получай. Не забывай, о чем
