— Разве что на бутылку, — она улыбнулась. — Нет. За деньгами — не к нам… За исполнением желаний, вообще-то, тоже. Но исполнение желаний — это крючок, на который нас ловят.
— Кто ловит?
— В данный момент я ловлю тебя, — сказала она серьезно. — Здоровье я делала людям, это было. Ребенка хорошего — это было. А ты чего хочешь?
— Молодости, — вырвалось у Димы.
Иза подняла брови:
— Сколько тебе? Сороковник?
— Иза… то есть Ира, — он отодвинул чашку. — Я старый, слабый, бездарный человек. Это нельзя вылечить. Я подозреваю, этому даже деньги не помогут.
Она прищурилась. Теперь смотрела по-новому, без насмешки.
— Вот если бы ты могла вернуть мне молодость, — сказал Дима, — я добровольно отдал бы на это дело душу. Только без кровавых подписей, пожалуйста.
* * *
Они собрались в звукозаписывающей студии, взятой в аренду на час. Метронома не было. Аппаратуру отодвинули к стенам, устроились на полу, вплотную друг к другу.
— Три минуты до синхрона, — сказал нервный мужчина по имени Игорь.
— Отлично, — Иза преобразилась. Вместо джинсов и футболки на ней было летнее платье, короткое, с открытыми плечами. — Ты как, Вася?
Бледный парень с рукой на перевязи изобразил улыбку. В прошлый раз накануне синхорона Васю сбила машина, и потому Изе пришлось ловить человека на замену буквально на улице; впрочем, эта женщина никогда ничего не делала случайно.
— Вася садится на вторую ступень, а Славик на платформу. Работаем сегодня для Димы… вот для него. Как выйдет, наперед не знаю. Дима, готов?
Он кивнул.
За несколько дней, прошедшие после встречи в кафе, его желание стало неврозом. Пусть армия, пусть дедовщина. Пусть неверные девяностые годы. Верните мне молодость, шептал Дима по ночам, неизвестно к кому обращаясь. Молодость мою, бестолково потраченную — верните…
— Тридцать секунд до синхрона, — предупредил круглоголовый Славик.
— Отлично. Начинаем по сигналу. Расслабились, продышались… Десять, девять, восемь семь…
Дима огляделся. Теперь, когда на него не был направлен пистолет, собрание странных, разных, молчаливых людей вдруг показалось ему особенно пугающим.
— Бом, — низко, протяжно начал Вася. — Омм…
Славик вступил в терцию.
Через несколько тактов зазвучал Игорь — высочайшим тенором, скачущим вокруг двух первых голосов, как огненная белка. Дима услышал мелодию — и тут же вступил четвертый голос шелестом осенних листьев; и пятый.
А потом запела Иза, и в ее голосе были колокола и вопли, младенческий смех и звон бокалов, визг и ангельское пение. Кто ты такой, Дима, спрашивал ее голос, чего ты хочешь, кем ты будешь, чего ты достоин…
А потом мироздание, раскачиваясь и раскачиваясь, вдруг распалось на атомы, разложилось стеклышками в калейдоскопе, и сделалось темно.
* * *
Темнота. Неустанное движение вверх.
Свет! Разлетаются комья земли, осыпаются песчинки. Он смог, добился, прорвал оболочку, выбираясь из куколки. Он прорыл себе ход в глиноземе. Из темного подземелья он вылетает — в первый раз — под солнечные кроны дубов и берез.
Он молод, это первый солнечный день после долгих месяцев под землей. Тысячи запахов — усики-щетки дрожат, предвкушая, впитывая; девять пар дыхалец — он полон воздухом изнутри, он пахнет весной. И глаза — восемь тысяч глаз, достаточно, чтобы смотреть на солнце и зелень. Двадцать, а может быть, и сорок дней полета, любовь, страсть, лето…
И целая жизнь впереди.
