Д.В.: Так ведь был бы хоть один сколько-нибудь интересный в литературном отношении глобализатор… Щепетнев? Но он, кажется, не глобализатор. Приведите, пожалуйста, примеры, иначе ваша позиция выглядит недостаточно обоснованной. Ну, а посягательство на самобытность тех же сербов убеждает меня в том, что понятия политкорректность и мультикультурализм оснащены двойным, а то и тройным стандартом.
А.Ш.: Нет, Щепетнев, конечно же, не глобализатор. Так же, как и Дивов, как вместе и порознь Лазарчук и Успенский, как Лукин, Лукьяненко, Олди, супруги Дяченко. Просто для этих писателей, которых я люблю и ставлю очень высоко, сама контраверза «глобализм — антиглобализм» выглядит не слишком интересной в литературном отношении. Да и Прашкевич в «Золотом миллиарде», как вы сами говорите, остается «над схваткой». А вот кто был самым настоящим глобализатором, так это Иван Ефремов… И если уж совсем начистоту, то наши антиглобалисты так или иначе солидаризуются с теми персоналиями современной российской политики, которые мне глубоко антипатичны.
Д.В.: Иван Ефремов и прочие советские утописты, несомненно, были красными глобализаторами. Но речь идет о современности, и к ней Ефремов и Ко не имеют никакого отношения. Полагаю, те же Бенедиктов, Рыбаков, Тырин, Прашкевич безотносительно их политических пристрастий прежде всего писатели высокого уровня. И если они так или иначе рисуют наше будущее вне импортированной идеологии, это дорогого стоит.
Заговорились мы с вами о политике. Давайте попробуем свернуть на более мирную стезю. Ведь кое-что натекло и по части научно-технических предсказаний, того хлеба, который питал фантастов прошлых поколений. С одной стороны, фантастика сдвинулась в сторону слияния с литературой основного потока, полностью освоилась с ее задачами и функциями. Беллетризация достижений НТР сегодня интересует немногих. Но с наукой и техникой связанно столько вопросов философского свойства, что на все 100 % от прежней специализации мир фантастики отказываться не спешит. Лучшее, самое интересное в этой области — «кибериада» супругов Александра и Людмилы Белаш, особенно их идея «робосоциологии». Видимо, благодаря марсианской эпопее американцев, поддержанной целым залпом киношек разного калибра, слегка оживилась тема космической одиссеи в НФ. Нет, повальное увлечение не вернулось и в ближайшее время, скорее всего, не вернется. Но идея колонизации космического пространства опять в моде. Есть и скептики, и энтузиасты. Мария Галина в романе «Волчья звезда» показывает, что колонизацию в принципе ожидает срыв, поскольку она противопоказана человеку в психологическом плане. Олег Дивов в повести «Эпоха великих соблазнов» подходит к вопросу иначе. С его точки зрения, все равно человечество будет выходить в космос, просто «шаг из колыбели» окажется во всех отношениях более трудным, чем представлялось оптимистам 60-х — 70-х. В очерке Эдуарда Геворкяна «Космодицея» совершенно однозначно сказано: летать — необходимо. Следовательно, будем летать! На мой взгляд, борются две концепции, для которых выход в космос и освоение других планет — глубокая периферия. Одна из них гласит: в ближайшие столетия человек должен кардинальным образом измениться, расстаться с прежней психофизиологической сущностью, как змея расстается со старой кожей, так что лучше и спокойнее эту работу провести на Земле, не отвлекаясь на бессмысленные мечтания о внеземелье. Принципиально иная позиция: мы рождены людьми и людьми должны остаться. Традицию разрушать не следует, традиционные ценности должны жить. И если ради этого потребуется расширить жизненное пространство человечества за счет колонизации внеземелья, значит, даешь колонизацию!
А.Ш.: Это, пожалуй, единственная точка, в которой наши предпочтения совпадают — причем не столько по отношению к «литературе», сколько к «реальности». Мне тоже хочется, чтобы потомки сохранили нашу психофизиологическую сущность. Хотя бы из того эгоистического соображения, что только в этом случае им будут более или менее понятны наши писания. Но в чисто литературном плане тема «вертикальной эволюции» мне кажется интереснее, чем звездолеты. Ведь технологическая фантастика — дело куда менее ответственное, нежели фантастика социальная, потому что, когда речь идет о технике, автор ни в малейшей степени не влияет на принятие социумом тех или иных решений. А «вертикальная эволюция» ближе именно к социальной, гуманитарной тематике. Кстати, у Марии Галиной в «Волчьей звезде» фигурируют обе эти темы, и обе в антиутопическом, трагедийном ключе. А в реальном научно-техническом отношении и «вертикальная эволюция», и «дальний космос» выглядят равно проблематично, чтобы не сказать — несостоятельно.
Д.В.: К быту будущего всерьез подступались только один раз: когда вышел сборник о чудо-домах «Пятая стена». Полагаю, пока еще у людей нет представления о будущем на повседневном, бытовом уровне, всерьез отличающегося от «Полдня» АБС или видеоряда «Звездных войн». Здесь еще ничто не сдвинулось с места. Нет даже эстетики будущего, бродят лишь какие-то призраки «русского викторианства».
А.Ш.: Что касается быта, то и в реальной жизни мало что сдвигается с места. Такие полезные вещи, как холодильник, пылесос, стиральная машина, кухонный комбайн, телефон и телевизор, изобретены давным-давно. Последняя новинка — электронная плита — никакого переворота не совершила. Вообще, в рамках существующих бытовых потребностей да еще при нашей отечественной неприхотливости трудно измыслить что-то радикально новое. Сборник «Пятая стена» — это все-таки упражнения на заданную тему. А собравший немалый урожай премий и действительно смачный «Закон лома…» Олега Дивова от заданной темы уходит в бандитский вестерн в духе О'Генри. Что же касается этики-эстетики, то здесь самое яркое — шокирующий роман Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет». А «призраки русского викторианства» — это что? Русский Диккенс? Так русский Диккенс — это, извините, Достоевский. Или, может быть, русский Бердслей? Но если говорить серьезно, то викторианство это или нет, но нашим фантастам в сценах, как говорится, жестокости и насилия следовало бы себя как-то ограничивать. Даже такому серьезному таланту, как Олег Дивов. Учитывая, что фантастика — жанр массовый и традиционно имеющий немалую подростковую аудиторию.
Д.В.: Насчет жестокости… да, ограничители необходимы, это здраво. Худо, когда человек растет с уверенностью в том, что жизнь — кровь, дерьмо, бабки и больше ничего. Шухартизацию всей России не приветствую. А русское викторианство — это прежде всего тяга к эстетическим образцам нашего XIX столетия или, может быть, самого начала ХХ-го; еще, пожалуй, попытки перенести эти образцы в будущее. В качестве примера можно привести повести Елены Хаецкой «Из записок корнета Ливанова».
