Но сперва ему следовало выполнить свой гражданский долг. Если увиденный им мужчина действительно был тем же человеком, что и на камере наблюдения Франса Бальдера, и имелся хотя бы минимальный шанс его найти, необходимо поставить в известность полицию, поэтому Микаэль позвонил Яну Бублански. Убедить комиссара оказалось не так-то легко, но прежде всего Микаэлю было не так-то просто убедить самого себя. Однако, несмотря на многочисленные уклонения от истины в последнее время, у него, видимо, сохранился старый кредит доверия. Бублански пообещал выслать наряд.
— Что ему понадобилось в твоих кварталах?
— Не знаю, но подозреваю, что поискать его будет не лишним.
— По-прежнему чертовски неприятно, что Август Бальдер находится неизвестно где, — добавил Бублански с некоторым укором в голосе.
— По-прежнему чертовски неприятно, что у вас произошла утечка, — ответил Микаэль.
— Могу сообщить тебе, что нашу утечку мы идентифицировали.
— Неужели? Это же замечательно!
— Боюсь, что не так замечательно. Мы полагаем, что могло иметься несколько утечек, из которых все относительно безобидны, за исключением, возможно, самой последней.
— Тогда вам надо постараться найти ее.
— Мы делаем все, что можем. Но мы начинаем подозревать…
— Что?
— Ничего…
— Ладно, ты не обязан рассказывать.
— Мы живем в безумном мире, Микаэль.
— Правда?
— В мире, где безумное считается нормальным.
— В этом ты, пожалуй, прав. До свидания, комиссар.
— До свидания, Микаэль. Только не делай больше глупостей.
— Я постараюсь, — ответил он.
Микаэль пересек Рингвэген и спустился в метро. Он поехал по красной линии в сторону станции «Норсборг» и вышел в районе Лильехольмен, где уже около года в маленькой современной квартире без порогов жил Хольгер Пальмгрен. Услышав в телефоне голос Блумквиста, он явно испугался. Но как только Микаэль заверил, что с Лисбет всё в порядке — надеясь, что в этом отношении не грешит против истины, — журналист сразу почувствовал, что ему рады гораздо больше.
Вышедший на пенсию адвокат Хольгер Пальмгрен на протяжении многих лет являлся опекуном Лисбет, с тех самых пор, когда она тринадцатилетней девочкой находилась взаперти в психиатрической клинике Святого Стефана в Упсале. К настоящему моменту Хольгер перенес два или три инсульта, был старым и несчастным человеком и уже какое-то время передвигался лишь с помощью ходунков, а иногда почти не мог передвигаться даже с ними. Левая сторона его лица отвисла, а левая рука почти не двигалась. Но мозг его был ясным, а память — исключительной, если речь шла о давних событиях, и особенно если дело касалось Лисбет Саландер. Никто не знал ее так, как он.
Хольгер Пальмгрен добился успеха там, где все психиатры и психологи совершали ошибки или, возможно, не слишком старались. После проведенного в аду детства, когда девочка утратила доверие ко всем взрослым и представителям властей, Хольгер Пальмгрен нашел к ней подход и заставил разговаривать. Микаэль считал это маленьким чудом. Лисбет являлась кошмаром для всех психотерапевтов. А Хольгеру она рассказывала о своих самых болезненных детских воспоминаниях. В частности, именно поэтому Микаэль сейчас набрал код на дверях дома 96 на площади Лильехольмсторг, поднялся на лифте на пятый этаж и позвонил.
— Старый друг, — приветствовал его в дверях Хольгер. — Как я рад тебя видеть… Но у тебя бледный вид.
— Я просто немного плохо спал.
— Легко понять, если в тебя стреляют… Я читал об этом в газете. Жуткая история.
— Это точно.
— Произошло что-то еще?
— Я сейчас расскажу, — ответил Микаэль, усаживаясь на красивый желтый мягкий диван возле балкона и ожидая, пока Хольгер с огромным трудом опустится в стоящее рядом инвалидное кресло.
Затем журналист начал в общих чертах пересказывать события. Но когда он дошел до своих соображений-подозрений, зародившихся на булыжной мостовой Бельмансгатан, его тотчас прервали.
— Что ты говоришь?
— Я думаю, это была Камилла.
Хольгер буквально оцепенел.
— Та Камилла?
— Именно та.
— Господи, — произнес Хольгер. — И что произошло?
— Она исчезла. Но задним числом возникло ощущение, будто в мозгу у меня все завертелось…
— Могу понять. Я полагал, что Камилла пропала из нашей жизни раз и навсегда.
— Сам-то я почти забыл, что их было двое…
— Еще как двое — две сестры-двойняшки, которые ненавидели друг друга.
— Конечно, я это знал, — продолжал Микаэль. — Но потребовалось напоминание, чтобы я начал задумываться всерьез. Я ведь, как уже говорилось, размышлял над тем, почему Лисбет ввязалась в эту историю. Зачем ей, бывшему суперхакеру, понадобилось интересоваться примитивным вторжением в компьютеры?
— И теперь ты хочешь, чтобы я помог тебе понять…
— Что-то в этом роде.
— Ладно, — начал Хольгер. — Предыстория тебе известна, не так ли? Мать, Агнета Саландер, работала кассиршей в супермаркете «Консум Цинкен» и жила одна с двумя дочерьми на Лундагатан. Возможно, их совместная жизнь могла бы сложиться довольно удачно. Денег в доме частенько не хватало, и Агнета, тогда еще совсем молоденькая, не имела возможности получить образование. Но она была любящей и внимательной. Ей хотелось создать дочкам хорошие условия. Дело было только в том…
— Что иногда их навещал отец.
— Да, иногда появлялся отец, Александр Залаченко, и его посещения почти всегда заканчивались одним и тем же. Он насиловал и избивал Агнету, а дочери сидели в соседней комнате и все слышали. Однажды Лисбет нашла мать на полу без сознания…
— И тогда она отомстила в первый раз.
— Во второй. В первом случае она ударила Залаченко ножом в плечо.
— Верно, но в этот раз она бросила ему в машину пакет от молока, наполненный бензином, и подожгла.
— Именно. Залаченко горел, словно факел, получил тяжелые ожоги, и ему пришлось ампутировать ногу. Саму же Лисбет заперли в детской психиатрической клинике.
— А мать попала в пансионат для тяжелобольных.
— Да, и для Лисбет это стало во всей истории самым тяжелым ударом. Матери было всего двадцать девять лет, и она уже так и не пришла в себя. В течение четырнадцати лет Агнета жила в пансионате с тяжелым повреждением мозга и очень мучилась. Часто она вообще оказывалась неспособна общаться с окружающими. Лисбет навещала ее так часто, как только могла, и я знаю, что она мечтала о том, что мать когда-нибудь поправится, и они опять смогут начать разговаривать и заботиться друг о друге. Но этого так и не случилось. Для Лисбет это стало сущим мраком. Она наблюдала, как мать чахнет и постепенно умирает.
