– Но я тоже ничего особенного не вижу, – напомнил Аркадий Викторович. – Ни желобка, про который наша прекрасная Елена говорила, ни даже сырости на стенах…
– И все-таки потрогайте здесь стену, – предложил Олег. – Сырая?
– Вроде нет, – пожал плечами Аркадий Викторович, проводя ладонью по стене – как раз по той точке, что была для него невидима.
– Странно, – сказал Олег. – Ведь ваш спир, Старик, вел вас именно сюда… Правда, спирам все равно какая у их носителей пространственная конфигурация и сколько у них гривен… Что ж, можете вернуться назад. Попробуем с оставшимися. Акинфов, прошу вас.
Матвей не колеблясь прошел по самой середине желоба к стене, протянул руку к неприметной точке – и исчез. Только звоночек тренькнул. Тоненький. Будто тронули серебряный колокольчик.
– Ох ты! – выдохнул Гаврила. – Куда ж он?…
– Понятно, – медленно проговорил Олег. – Хотя и не совсем. Елена, ты не сможешь применить твои новые способности и глянуть – что там с нашим Акинфовичем?
– Попробую, – кивнула я и попросила выдать на экран изображение Матвея.
Впервые моя просьба-команда была выполнена не сразу. Кактус как бы слегка призадумался. Ненадолго – всего на мгновение, но я успела почувствовать его сомнения.
Да и картинка на появившемся передо мной экране оказалась далеко не лучшего качества. Изображение было чуть размытым, Матвея окружала неровная бахрома радужного ореола. А что делалось дальше, впереди него – вообще понять было трудно. Переливы цвета, кляксы, тени – ясно было, что там происходит движение, кто-то (что-то?) перемещается, чуть приближается, сразу удаляется… Но никаких конкретных деталей не различить. А фон вообще утонул в сером туманном мареве.
– И что Акинфович? – поторопил Олег.
– Да пока ничего особенного. Стоит там. Осматривается. Вот пошел вперед… Совсем плохо стало видно… Ой!!
Матвей не успел сделать и двух шагов, как что-то – одновременно и угловатое, и круглое, похожее сразу и на ковш экскаватора и на каток асфальтоукладчиков – выскочило со страшной скоростью прямо на него, смяло, раздавило – и исчезло. Так же внезапно, как и появилось.
– Что? – резко, сухо спросил Олег.
– Похоже, на него напал кто-то. Или что-то…
– И что с ним?
– Не знаю. Лежит. Даже головы не поднимает. Вообще не шевелится…
А чего я репортаж тут веду? – вдруг подумала я. Ведь я спокойно могу пройти через экран и вытянуть оттуда пострадавшего первопроходца! Тогда и разберемся что с ним!
Я заторопилась к экрану.
И тут же суетливо вернулась обратно, едва услышав как закричал, заплакал и запричитал мой кактус. Его вопли слились в один раскаленный эмоциональный всплеск, который предупреждал, просил, уговаривал: «Туда нельзя! Тревога! Опасно для жизни! Не уходи, я не могу без тебя, не дай мне тебя потерять!…»
И почти эти же интонации прозвучали в громких, резких словах Олега:
– Елена, я прошу тебя не ходить туда. Знаю – ты можешь это сделать. Но пока я не разберусь, пожалуйста, оставайся здесь. Может быть отсюда ты сможешь помочь больше. В любом случае – дождись меня, и тогда мы обсудим план дальнейших действий!
– Ты хочешь туда пойти? – вскрикнула я. – Олежка, мальчик мой, не надо! Там опасно! Там даже Матвею сделали плохо!…
– Матвей пострадал именно потому что первым должен был идти я! – жестко произнес Олег. – Я сейчас зайду туда и попытаюсь помочь. Жди меня, ничего не предпринимая!
Я только открывала рот, как рыба, вытащенная из воды.
Я не знала что сказать и что сделать. Соображалка отказала полностью. С одной стороны, было ясно, что там, за дверью-стеной, происходило непонятное и страшное, и Матвей уже пострадал от этого. Но с другой – уверенный, злой тон Олега, который останавливал, приколачивал к месту, не давал сдвинуться. Тон злой и яростный. И непоколебимо уверенный в себе – на все сто процентов!
Олег уже сделал шаг, собираясь раствориться в стене, когда раздался поспешный голос Клементия:
– А я, князь? Мне можно с вами? Вы же говорили, что оставшиеся пройдут – значит, и я тож?…
Олег замер. Медленно повернулся. Лицо бледное. Смерил Клементия тяжелым взглядом. Отчетливо произнес:
– Вам решать. Присягу вы мне не давали. Можете оставаться здесь.
– Но как же… Почему присягу… – забормотал Клементий.
Вопросительно оглянулся на нас. А что мы могли сказать? Клементий мотнул головой, в недоумении. И вдруг решился – почти вприпрыжку бросился к Олегу:
– Да разве ж в присяге дело?… Я ж за другим шел!… Я ж сам хотел!…
– Прекрасно, – вздохнул Олег. – Но условие: слушаться меня беспрекословно! Что бы я ни приказал, выполнять мгновенно! Не хочу чтобы еще одна жизнь была на моей совести!
– Олег!… – ахнула я, поняв, что он уйдет – вот сейчас! Просто повернется и уйдет! – Олег…
– Жди! – отрывисто бросил он через плечо.
И тут же исчез, сопровождаемый серебристым позвякиванием.
Двойным. Потому что Клементий тоже исчез вслед за ним.
И сразу стало тихо. Так, что от тишины зазвенело в ушах и заломило затылок.
Они ушли…
Но почему я не вижу их на своем экране? Да и где сам экран?
Я беззвучно призвала к ответу мой кактус, и он тихонько повинился, что проявил инициативу и самолично убрал экран. Без команды. Боялся, что я как-нибудь нечаянно все-таки выпаду в него. Оступлюсь, повернусь неловко – и свалюсь туда. А это верная смерть. И мгновенная. Кактус что-то бормотал на своем, непонятном языке, но я поняла главное: через экран в то помещение хода нет. Запрет. Суровый. И даже жестокий. Смертельный.
«Но хоть покажи… – попросила я тихонько. – Я не пойду туда. Но посмотреть-то можно?…»
И экран вновь появился. На довольно значительном расстоянии – больше трех метров. Так, что бы ни упасть, ни нечаянно угодить в него я не смогла.
Изображение на его поверхности стало еще хуже. Полосы вольными волнами гуляли по экрану, дождем мельтешила рябь. И среди всего этого едва различимо проступали силуэты двоих: маленький – Олегов, побольше – Клементия.
Они склонились над Матвеем… Нет, склонился только Клементий. Олег, наоборот, гордо выпрямился. Презрительно заложил руки за спину, выпятил грудь. Смерил взглядом нечто, несущееся на них из бурлящих глубин неведомого помещения.
– Ой… – шепчу я.
Потому что на них вновь несется бешеный локомотив, сросшаяся мешанина катка-бульдозера.
– Ой… – обращаюсь я к двум неясным фигуркам. Порываясь одновременно сделать две несовместимые вещи: спрятать лицо в ладонях – и броситься к ним на выручку.
Не через экран – нет, я знаю, что там смерть! Но по жолобу-то, среди смирных бабочек, я пройти смогу! Я же вижу этот желоб! Я смогу, наверно…
