Еще хотелось в пачке сообщений увидеть одно, подписанное коротко: «Арья».
Когда он оторвал взгляд от монитора, в кресле для посетителей сидел какой-то бородатый старикашка, одетый в затрепанную клетчатую рубаху и вязаный жилет. На улице стояла душная жара середины лета, и дедок показался галлюцинацией.
— Вы кто?
— Психиатр вашей жены, — сообщила галлюцинация с крошками в бороде.
— И на хрена мне психиатр? — вслух подумал Анджей, захотел извиниться, но тут же передумал. — Вас кто пустил?
— Мы, психиатры, часто сами приходим. И к студентам, и к президентам… Работа такая, — улыбнулся дедок.
— Ну да, очень своевременный визит, — кивнул Кантор. — Вот только жены нет, понимаете ли. Так что подите вон отсюда и не мешайте мне работать.
— Да вы не кипятитесь так, пан президент. Я ведь по делу пришел, не в мои годы мешаться-то под ногами… Помочь пришел.
— Хотите сказать, что моя жена спятила и перерезала всех на базе?
— Ах, пан президент, это была б еще не беда…
— Выкладывайте, зачем пришли, или уходите, — отрезал Анджей. На разговоры со старыми маразматиками времени и сил не было.
— Вы ведь обеих девочек отправили туда, да, пан президент?
— Да, — кивнул Анджей. — Интересно, у нас хоть что-нибудь бывает секретным, а?
— Бывает, а как же, — обрадовался невесть чему старикашка. — А вот к ним, на пару, наверное, два мальчика из «хвостатых» полетели, и оба — им одногодки?
— И откуда вы все это знаете? — Анджей опешил, повнимательнее присматриваясь к краснощекому неопрятному деду.
— Скажите-ка, пан президент, а «Крест над миром» вы читали?
Анджей зажмурился, сосчитал про себя до десяти. Не помогло. Тогда он взял со стола исчерканный лист и принялся его рвать на мелкие части. По-прежнему не открывая глаз. Только после этого он смог заговорить, не опасаясь, что швырнет в придурка чем-нибудь тяжелым.
— Работы профессора Ефимова антинаучны, это знают все! И эта эзотерическая хренотень про предстоятелей за человечество и прочая дрянь меня совершенно не интересует! Это все, что вы имеете сказать?!
— Ох, Анджей, всегда ты умел не видеть очевидное под носом… — вздохнул дедок.
— Да кто вы такой?! — рука сама поползла к пепельнице. Анджей представил, как тяжелый полированный камень заткнет болтливый рот, и сам себя испугался. Вот только убийства в собственном кабинете ему и не хватало.
— Муж Анны Чех, — негромко и без прежнего фиглярства сказал дед. — Академик, профессор, и прочая-прочая-прочая, Иван Чех.
— Не прошло и сорока лет, как ко мне явилось справедливое возмездие! Главное, как вовремя… — рассмеялся сквозь подступившую к сердцу глухую болезненную тоску Анджей.
— И действительно, сорока не прошло, только тридцать три, сынок. Хорошее число. Но если б дело было в мести… Какая месть, о чем ты? Я за девочек болею. Спасать надо девочек-то. Да и мальчиков, наверное, тоже.
— Ну не бывает, не бывает никакого креста экстр, профессор Чех! — взвыл Анджей. — Ну что вы пустое несете? Да и эти две попрыгушки-то тут при чем, я вас умоляю… что одна, что другая — какие они, на хрен, экстры?
— Тогда откуда б я узнал про мальчиков, про одногодков?
— Проболтался кто-то, — резонно ответил Анджей. — Вы кого угодно разговорите, профессор…
— У Ефимова много ерунды написано, признаю. Но теория-то верна. И ладно б еще «хвостатый» со мной спорил — у них все экстры дальше храмовых чудес не идут, но ты же просвещенный человек, научный разведчик? Мог бы треп от сути отделить.
— У вас хоть одно доказательство есть?
— Откройте досье синринских парней. У них будут светлые глаза. У обоих.
— При чем тут глаза, мало ли, у кого какие глаза?!
— У всех экстр светлые глаза, генетическая сцепка, сам знаешь. Голубые, как у тебя, или серые, синие могут быть, как у Арьи. А на Синрин это редкость, да чтоб двое сразу… И еще что-нибудь откопаешь, с первого взгляда.
Анджей принялся просматривать документы. Избавиться от профессора Чеха с его теорией было легко. Сейчас он откроет снимки, посмотрит на физиономии представителей синринской делегации, и все станет на места. Найдутся более здравые объяснения. Авария, нападение, да хоть массовое помешательство… Параллельно он продолжал спорить.
— Я тестировал Арью так, как никого и никогда. По всем методикам. Она даже на тест стрессового ответа никакой реакции не выдала. Никакой! Новак и вовсе тут не при чем.
— И про это у Ефимова есть, да только дело не в том. В твоем поколении, сынок, нет ни одной экстры с даром различения себе подобных. И в младших нет. Неурожайные такие годы, — посмеялся Чех. — А в нашем с Анной был один такой…
— Вы, что ли? — обреченно спросил Анджей.
Со снимков на него смотрели два синринских делегата. У одного при черных волосах и смуглой коже глаза были светло-серые, у другого, блондина, и вовсе прозрачные какие-то. Словно речная вода, подумал Кантор. Представил себе воды Вислы в самом ее истоке, там, где когда-то родился и прожил первые шестнадцать лет. Захотелось вдруг искупаться, уснуть на мелком розовом песке, про все забыть…
Потом он наскоро просмотрел личное дело блондина. Взгляд уперся в слово «Нинтай». Единственная сорванная операция над Синрин; парень там служил именно во время нападения. Кантор вспомнил невнятный лепет о противодействии на экстра-уровне, которое якобы оказали там вольнинскому специалисту. Тогда Кантор не поверил, списав все на обычный сбой; с молодыми экстрами такое случалось. Но чертов профессор оказался прав дважды…
— Угадал, Анджей. И я угадал. Возьми-ка ты с полки пирожок, попроси у секретаря два кофе, и будем думать, как нам дальше быть…
Арья, уже не скрываясь, любовалась сестрой и белобрысым синринцем. К вечеру они наконец-то перестали делать вид, что знакомы лишь по обязанности — тут-то и началось самое интересное. Кайсё слегка вздрагивал, когда женщина прикасалась к нему, а после того, как Аларья предложила ему размять плечи, и вовсе покраснел, как мальчик. Пятна румянца на лице тридцатипятилетнего, как помнила Арья, мужика, смотрелись трогательно. По их обычаям подобное общение даже между супругами дозволялось лишь наедине.
Зато белобрысый схлопотал суровую выволочку, в очередной раз обратившись к Аларье «женщина». Он покорно выслушал нотацию о том, как положено обращаться к дамам по правилам вежливости, хорошего тона, а также дабы избежать избиения полотенцем, — сестра как раз вытирала посуду, оставшуюся после обеда. Смущенный Белл топтался, мялся и, наконец, сообразил, что нужно бы извиниться.
