— Это недостатки прототипа, — сказала Ольга. — По мере доработки препарата я буду добиваться большей кислородной отдачи. А может быть, сделаю ее зависимой от температуры мышц при повышении физических нагрузок.
Меня такие тонкости сейчас не интересовали. Шаг за шагом я приближался к затопленной барже. Вдруг по ушам ударило жуткое шипение, настолько неожиданное и мощное, что я вздрогнул.
— Не волнуйся, — тут же отозвался Борис. — Одна торпедная стая случайно направилась в нашу сторону. Катя научилась ловко с ними разделываться.
Я попросил их не устраивать бойню. Пока лежим на грунте, торпеды на нас внимания не обращают. Но стоит начаться пальбе, как сюда начнут стекаться новые и новые твари. Правда, я заметил, что применение гарпунной пушки, ввиду отсутствия вторичных детонаций, зачастую проходит безнаказанно. Погибшие торпеды не успевают сообщить об опасности, а если и успевают, то не могут понять, откуда она исходит. В результате биотехи, конечно, сплываются в подозрительный сектор, но точных данных для нападения у них нет, поэтому они попросту переходят в режим усиленного патрулирования, а когда не находят цели, возвращаются в привычный им район акватории. Этот процесс был не вполне предсказуем, поэтому оставалось надеяться на лучшее, но ухо следовало держать востро.
Баржа лежала на днище, почти без крена, по ватерлинию зарывшись в уплотнившийся ил. Подобравшись к ней вплотную, я провел ладонью по заржавленному, шершавому боку, глядя, как чешуйки окисла медленно падают из под перчатки в свете прожекторов. Баржа называлась «Атлант», ее название сохранилось на корме. В этом месте взобраться на палубу можно было без особого труда, что я и сделал. От усилия при недостатке кислорода у меня темные круги поплыли перед глазами. Но, оказавшись наверху, я понял, что карабкался не зря — один из люков в надстройке был открыт настежь, что давало мне возможность попасть внутрь без помех. Я повернулся к батиплану и жестами сообщил, что готов отправиться на разведку.
— Давай, — коротко ответил Борис.
Запалив фальшфейер, я подумал, что внутри гарпунная пушка мне точно не понадобится — торпед там быть не могло. Да и не хотелось таскаться с громоздким вооружением по узким переходам судна. Снаружи тварь тоже не заберется через люк, поскольку Катя гораздо раньше пристрелит ее с борта «Кочи». Поразмышляв, я оставил пушку на палубе и скользнул в распахнутый люк.
По мере продвижения вглубь судна пламя фальшфейра выхватывало заржавленные переборки, трапы, заклинившие двери кают, скелеты. Скелетов было на удивление много — скорее всего, баржа затонула очень быстро, и люди гибли прямо в коридорах, быстро наполнившихся водой. Я подумал, что выведенный Ольгой грибок можно держать при себе вместо спасательного жилета — прекрасное средство от утопления.
Одежды на скелетах не было — за долгие годы океан полностью уничтожил ее, оставив только металлические предметы. Иногда сквозь тонкий слой ила на полу поблескивали монеты, иногда можно было различить силуэт пистолета, ножа или других вещей, над которыми время и вода не имеют абсолютной власти. Я старался обходить останки, не перешагивая через них.
Постепенно трапы и палубы уводили меня все дальше в трюм. Вода была мутноватой, в свете фальшфейеров кружились, словно крупные пылинки, частицы ила. Наконец я добрался до широкого, покрытого желтыми и черными полосами люка, за которым вне всяких сомнений находились грузовые помещения. Разблокировав электрический привод, пришедший в полную негодность, я при помощи рычага взялся отодвигать дверь в сторону. Она поддалась без труда, а за ней открылся объемистый трюм.
У меня глаза заслезились от того, что я там увидел. Тонны золотых слитков… Сложенные штабелями, тускло блестящие под слоем ила. Именно тонны… Трудно предположить, зачем кому-то пришлось вывозить или ввозить такое богатство во время войны. Я плохо знал ее историю. С одной стороны это могло быть награбленное добро, вывозимое караваном в Европу, а с другой, например, это могли быть средства, на которые местные власти хотели закупить необходимую для обороны военную технику. Сейчас уже не было разницы, кому предназначалось это богатство. Оно принадлежало нам, потому что кроме нас никто не мог работать на глубине триста метров.
Я хотел шагнуть в трюм, но зацепился за что-то правой ногой. Потянул сильнее, но безуспешно. Пришлось зажечь новый фальшфейер, присесть и внимательно осмотреть неожиданное препятствие. Им оказалось что-то вроде ракушки с крепкими зазубренными створками. Мощной, защищенной хитином подошвой неизвестная тварь прилипла к переборке, а створками схватила меня за штанину гидрокостюма. Существо выглядело довольно нелепо, поскольку стало быстро понятно, что никакая это не ракушка, а нечто вроде живого капкана. Ни о чем подобном мне слышать не приходилась. Но окончательно я испугался, когда увидел, что створки держат меня не за гидрокостюм, а прокусили его и впились в живую плоть. Я, впрочем, не ощущал при этом ни малейшей боли. Ощупав ногу, я быстро сообразил, что существо впрыснуло мне дозу обезболивающего, чтобы усыпить на начальном этапе мою бдительность. Тут-то я и понял, что столкнулся с совершенно неизвестным видом биотехнологической твари.
Перспектива у меня была незавидная — зазубренные створки продолжали медленно сжиматься, едва заметно, миллиметр за миллиметром погружаясь в плоть. Через несколько секунд появились первые струйки крови. Я испугался еще сильнее, потому что кислорода в мозг и так поступало явно недостаточно для полноценного существования, а уж кровопотеря и вовсе могла привести к фатальным последствиям.
Я достал нож и попытался раздвинуть хитиновые клещи капкана, но ни моих сил, ни длинного клинка в качестве рычага оказалось для этого недостаточно. Створки были такой формы, что удобно засунуть между ними нож оказалось физически невозможно — он просто соскальзывал. К тому же усилие мышц биотеха было таким мощным, что раздвинуть их, даже при удачном зацепе, вряд ли удалось бы без серьезных механических приспособлений.
Наконец, прокусив мне ногу до крупной вены, клещи перестали сжиматься, крепко удерживая меня за надорванную мышцу. Тогда я попытался подковырнуть ножом подошву капкана, которой он прилепился к стене, но и тут мне помешал толстый хитиновый панцирь, защищавший присоску. Рубить тварь тоже оказалось бессмысленным — даже сильные удары клинка оставляли на темно-зеленом хитине лишь едва заметные белые полосы.
Кровь из меня вытекала уже вполне приличной струей, к тому же я начал ощущать, что действие впрыснутого обезболивающего начинает заканчиваться. Сначала боль подступила неприятной пульсацией, затем стала проявляться все заметнее с каждым мгновением.
