Исповедь Цвейга пока не объясняла причину, по которой он поменял свое решение, но Бор молчал, не пытался направить разговор в нужное русло. Захочет – скажет, не захочет… в конце концов, это его решение.
– Как я уже сказал, подобные мысли заставили меня подумать о том, чтобы присоединиться к близким. Как вы понимаете, я не делился этим замыслом с психологами, наоборот, старался делать вид, что их труды приносят успех, а сам разрабатывал план… Но… Но наша миссия заставила меня отложить его реализацию. У меня появилось дело, которое нужно довести до конца. В память о тех, кто жив только в моих воспоминаниях. О тех, кого я люблю. И то решение, что я принял на предварительных слушаниях, показалось мне правильным. Теперь же мне кажется, что оно стало результатом эмоций.
– Только под влиянием эмоций мы и принимаем решения, за которые потом не стыдно.
– Почему?
– Потому что все остальное – это результат договоренностей и компромиссов.
– Нет, – покачал головой Цвейг. – Нет. Все не просто так. Не просто так я уехал в тот день. Не просто так нам дали этот месяц. Мы должны обдумать. Успокоиться. Прийти в себя. Забыть об эмоциях. И понять…
– Что? – не сдержался Бор. – Что понять?
– Что жертва не только приносит горе, но и демонстрирует хрупкость и ценность человеческой жизни.
– Жертва? Или убийство?
– Мы заплатили огромную цену. Но нас ждут звезды. К ним полетит кто-то другой, не мой сын, не мои внуки, но ведь полетят. И я подумал, что злость – не самый лучший спутник в этом путешествии. Мир изменится, обязательно изменится, и, вполне возможно, именно наше решение станет одним из первых толчков к этому. Возможно, нам суждено еще раз напомнить людям, что нужно ценить жизнь и уметь прощать ошибки.
– Я не буду с вами спорить, – едва слышно произнес Бор.
– Я и не собирался, – с грустной улыбкой ответил Цвейг. – Повторюсь, Бор, я не пытаюсь перетянуть вас на свою сторону и навязать свою точку зрения. Я просто хотел, чтобы вы думали обо мне так, как я того заслуживаю, чтобы между нами не было недопонимания. Для меня это очень важно, поскольку в мире осталось не так уж много людей, которые меня знают.
– Я уважаю ваше решение, профессор, – вздохнул Бор. – И немного завидую: вы обрели душевный покой.
– А вы?
– Я не знаю, что у меня отняли, не знаю, за что должен прощать. И это незнание гнетет меня. Иногда мне кажется, что мне повезло. Иногда, я чувствую себя самым несчастным человеком на земле. Вы умрете, зная, кто вы. А я, даже если проживу долгую счастливую жизнь, так и не вспомню своих родителей. Я не могу найти равновесие, а потому не буду менять своего решения.
– И я уважаю его, – кивнул Цвейг. И поднялся со стула. – Я, пожалуй, схожу в библиотеку. Не присоединитесь ко мне после завтрака?
– Возможно.
– С удовольствием встречусь с вами.
Старик ушел, прихватив с собой газету, в которой не было новостей. Официант принес мясо с картошкой и забрал пустой бокал из-под сока.
А Бор сидел и комкал в руках салфетку.
Случайно так получилось или нет, так и осталось загадкой, однако скорость трех приближающихся к Земле кораблей резко увеличилась в тот самый миг, когда первый истребитель оторвался от палубы авианосца. А когда эскадрилья приблизилась к границам государства, крейсера двиаров уже зависли над Вашингтоном, Пекином и Москвой. Просто зависли в шести милях над столицами, не предпринимая никаких действий, но этот молчаливый жест был весьма красноречив. Выбранная пришельцами высота не позволяла разглядеть корабли простым гражданам, об их присутствии знали только военные, а потому паники удалось избежать. Однако сами военные уже получили информацию о том, что новые объекты в разы превосходят первый, и можно было только догадываться, какое вооружение они несут.
– По-прежнему молчат?
Президент с надеждой посмотрел на генерала, тот пожал плечами.
– Мы пытаемся связаться…
– Как вы пытаетесь? Как?! Вы ведь не знаете, какая аппаратура у них стоит?!
– Наверняка они имеют понятие о радиоволнах…
– Заткнитесь!
В кабинет вошел Гендерсон. Как обычно, спокойный и, как обычно, незаметный.
– Господин президент, я сказал журналистам, что пресс-конференция откладывается.
– Отменяется? – вскинулся генерал.
– Откладывается, – невозмутимо повторил Гендерсон. —Я полагаю, через некоторое время нам будет что сообщитьнации.
– Ах, вы полагаете…
– А сейчас, я полагаю, было бы разумным отозвать истребители, – продолжил помощник президента. – Продемонстрировать, так сказать, жест доброй воли.
– Они уничтожили город!
– И вы надеетесь, что наши истребители с ними справятся?
Генерал покраснел. Гендерсон перевел взгляд на президента.
– Тревога объявлена, войска приведены в полную готовность, мы можем атаковать в любой момент, а потому, я полагаю, необходимо проявить выдержку.
– Они держат нас за горло, – прошептал президент. И покосился на потолок кабинета, имеющего форму неправильного круга. – Я не хочу умирать.
– И не надо, – мягко произнес Гендерсон. – Тем более что поведение инопланетян кажется мне несколько странным для тех, кто собирается воевать. За исключением удара по городу, они не предприняли никаких действий.
– Генерал, отзывайте истребители, – распорядился президент. Высказанные помощником предположения насчет пришельцев явно придали ему уверенности. – Подождем.
– Чего? – хмуро поинтересовался военный.
– Переговоров, – пожал плечами Гендерсон. – Не сомневаюсь, что инопланетяне выйдут на связь.
Он не ошибся.
Через пять минут после того, как истребители легли на обратный курс, последовал краткий сеанс связи с повисшим над Вашингтоном кораблем двиаров. А затем президент вышел в прямой эфир и сообщил землянам, что пришельцы не вынашивают планов порабощения планеты, глубоко сожалеют о жертвах и готовы принять участие в спасательной операции.
В первые дни на базе было очень тихо, как на кладбище. Как на кладбище для живых, точнее – для выживших. И хозяева базы – военные, и медики, которых перебросили на помощь горожанам, – изо всех сил старались быть незаметными. Переговаривались вполголоса, не включали телевизоры и радио, и даже солдатский бар, прежний центр веселья, превратился в зону тишины. Специальных приказов начальство не издавало, люди сами понимали, что довелось пережить горожанам, а потому вели себя соответственно.
