Звероловы-любители быстро двигались в направлении странного существа, а оно примерно с такой же скоростью перемещалось в противоположную от них сторону.
Володя зашагал быстрее.
И существо тоже прибавило скорости.
– Это не паук.
– А кто говорил, что это паук?
– Что же это тогда?
Движения у существа были странные, будто механистичные. Да и само оно выглядело как-то очень уж нелепо для животного. Не было у него присущей всему живому грации. Ну ни грамма. Оно вскидывало высоко вверх изогнутые под острыми углами ноги, такие тонкие, что, казалось, они не могли выдержать вес его тела. Тело же, похожее на шайбу или старомодную плоскую коробку из-под «монпансье», как будто вращалось вокруг своей вертикальной оси. Все вместе это выглядело странно и неразумно. Да какое там – просто дико!
– Может, это робот? – предположил Сергей.
– Хочешь сказать, заводная игрушка?
– Я сказал то, что хотел. Заводная игрушка движется либо в одну сторону, либо – как попало. А этот конкретно убегает от нас.
– Ну, сейчас поймаем и разберемся, что это такое.
Вскинув ящик над головой, Володя перешел на бег.
Псевдопаук тоже припустил от него во всю мочь.
– Не уйдет – там стена!
Псевдопаук действительно бежал в сторону мусорной стены. Причем так быстро и уверенно, будто точно знал, что именно в этом его спасение – первым добежать до стены. Вот он ткнулся передними лапками в стену и замер.
– Ну, все! Попался! – ликующе воскликнул Володя.
Быстро и проворно псевдопаук побежал вверх по стене.
Выставив ящик перед собой, Володя накрыл им паука. Улыбнувшись радостно, как ребенок, поймавший в луже головастика, посмотрел на Сергея:
– Ну, и что теперь с ним делать?
– Подожди.
Сергей сбегал к магазину и вернулся с картонкой. Плотно прижав картонку к стене, он стал осторожно проталкивать ее под ящик. Затем, прижав картонку к краям ящика, они быстро перевернули его и поставили на землю.
– Готово!
Володя придавил картонку рукой.
– Посмотрим?
– Давай. Только осторожно. А то… кто его знает.
Они присели на корточки возле ящика. Оба сгорали от нетерпения увидеть то, что им удалось поймать.
– Это, наверное, какой-то мутант, родившийся в залежах мусора, – сказал Володя.
– Мне все же кажется, что он не настоящий.
– В каком смысле?
– Не живой, а механический.
– Ладно, сейчас увидим.
– Осторожно…
Володя очень осторожно отогнул краешек прикрывающей ящик картонки и, низко наклонив голову, заглянул внутрь.
– Что за черт? – Он откинул картонку.
Ящик был пуст.
– Но я же точно его накрыл!
– Да, я тоже видел.
Володя сунул в ящик руку, проверил все углы, провел ладонью по дну и стенкам, как будто подозревал, что странный псевдопаук мог вдруг сделаться невидимым.
Сергей поднялся на ноги, подбежал к стене и внимательно осмотрел то место, где они поймали странное существо. В основании стены мусор был настолько плотно спрессован, что казался монолитным блоком. Не было ни единой щелочки, в которую могло бы попытаться втиснуться странное паукообразное существо.
– Слушай, а нам все это не померещилось?
Ну, в самом деле, а что еще можно было подумать?
– Нет, – отрицательно качнул головой Володя. – Я его точно видел.
Сергей молча развел руками.
16 мая. День
Баба Маша еду готовила незамысловатую, но сытную. Сегодня у нее на обед был борщ, которого она наварила большущую кастрюлю, на три дня, и гречневая каша с котлетами. Правда, котлеты были полуфабрикатные, замороженные, из Олиного магазина. Ну а где другие взять?
– Я прежде за мясом на рынок ездила, тот, что на улице Ленина, – раскладывая котлеты по тарелкам, говорила, словно оправдывалась, старушка.
– Баба Маша, так улицы Ленина давно уже нет, – с делано серьезным видом возражал ей Володя. – Теперь эта улица Президентская.
– А мне какая разница, – спокойно отвечала старушка. – Сегодня – Президентская, завтра – еще какая. А для меня как была, так и осталась – улица Ленина. Чем плохо название?
– Так он же злодеем был. Устроил переворот, сверг законное правительство, власть в стране захватил.
– Что, один? – лукаво прищуривалась баба Маша.
– Ну, почему ж один? У него полно сторонников было.
– При оружии, поди?
– Ну, а как же без него?
– Ну вот. А чего же тогда только Ленин один злодей? Другие, выходит, хорошие были?
– Другие тоже злодеи.
– И откуда же столько злодеев в одной-то стране? – досадливо качала головой баба Маша.
Глаза же ее при этом лукаво так улыбались. Не простая была старушка, совсем не простая.
За стеной глухо, протяжно застонал больной сосед Кузякин.
Мария Тимофеевна положила ложку на край тарелки. Прислушалась.
– Вроде как получше ему стало.
– Получше? – удивленно посмотрел на нее Сергей. – Чего же он тогда так стонет?
– Ты бы послушал, как он раньше стонал. Теперь это у него не стон, а песня.
– Только слов не разобрать, – хмыкнул Володя.
– Может, зайти к нему? – не очень уверенно предложил Сергей. – Надо ведь хотя бы познакомиться.
– Не люблю я умирающих, – скривился Володя.
– А тебя никто и не заставляет его любить, – тут же сказала Мария Тимофеевна. – А познакомиться надо, Сережа дело говорит. Заодно и поесть ему отнесите.
– Так, если он циррозник, у него должна быть диета.
– Гречку ему можно. Только без масла. – Мария Тимофеевна принялась накладывать кашу в красную пластиковую миску. – Кстати, ежели Игорь Петрович будет хорошо себя чувствовать, можете и поговорить с ним заодно насчет этой ямы с грязью.
– А он что, по грязи специалист? – усмехнулся Володя.
– Точно не знаю по чему, но прежде, до того как слег, был, говорят, большим ученым. Так что, может, и про грязь что-нибудь дельное скажет… Держи вот. – Мария Тимофеевна вручила Володе миску с кашей, накрытую стеклянной тарелкой.
– Так я еще чай не пил, – обиженно протянул Володя.
– После попьешь. Сначала покормите человека, а то еда стынет.
Тяжко вздохнув, Володя поднялся из-за стола.
– Баба Маша, тебе бы в армии цены не было. Ты бы там за год до генерала дослужилась.
– Я знаю, – невозмутимо сказала старушка и ложкой указала на дверь.
Покинув жилье бабы Маши, Сергей с Володей подошли к двери соседней квартиры.
– Постучим или позвоним? – спросил Володя.
– Если он лежачий больной, значит, дверь не заперта.
Сергей тихонько надавил на дверную ручку. Дверь и в самом деле оказалась не запертой.
– Ну, что?.. – посмотрел на Сергея Володя.
Тот неопределенно пожал плечами.
Честно признаться, Сергею тоже не очень-то хотелось идти знакомиться с умирающим человеком. Но раз уж баба Маша велела…
– Молодые люди!
Помахивая красной коробочкой, зажатой в руке, к ним направлялся пенсионер Штейн.
– Отлично выглядите, Соломон Юрьевич, – поприветствовал его Володя.
– Да уж! – довольно улыбнулся Штейн. – И чувствую себя тоже замечательно! Нога совершенно не болит!
И в самом деле, Соломон Юрьевич шел, не опираясь, как обычно, на палку, а едва не пританцовывая. Да и лицо его, прежде напоминавшее комок серой мятой бумаги, выглядело несколько иначе – тут Володя не лукавил. Глубокие морщины и обвислые складки кожи вроде расправились, а щеки слегка порозовели.
– Вот! – Штейн помахал перед носом у Володи зажатой в руке красной коробкой. – Хочу отдать Илье Петровичу свои таблетки! А вы ведь тоже к нему?
Сергей коротко кивнул. Володя показал красную миску.
– Так чего же стоим? – Штейн надавил на ручку и открыл дверь. – Игорь Петрович! Уважаемый! Жив еще?..
– Здесь я… Проходите, – раздался приглушенный, сдавленный голос из комнаты.
Уже в коридоре явственно чувствовался тяжелый застоявшийся дух, характерный для помещения, в котором находится тяжелобольной. Смесь аптечного запаха, пота, несвежих простыней, подгоревшей овсянки, убежавшего кофе и еще чего-то очень трудно уловимого, но присутствующего неизменно. Запах безнадеги? Или смертный смрад уже начавшегося разложения?
Володя, признаться, опасался, что в комнате этот запах станет совсем невыносимым. Но вышло наоборот. В комнате было распахнуто окно, и коридорный запах почти не ощущался.
Игорь Петрович Кузякин, одетый в выцветшую полосатую пижаму, сидел на низкой софе. Постельные принадлежности были сдвинуты к стене. А рядом с ним лежала небольшая стопка старых потрепанных журналов. Больной был настолько худ, что, казалось, можно было увидеть кости сквозь плотно обтягивающую их желтоватую кожу. На голове у него имелось несколько клочков седых волос, торчащих в разные стороны. Нос был маленький, скулы высокие, а глаза узкие, почти как у азиата. Возраст его определить на взгляд было невозможно – болезнь добавляла ему десяток, а может, и не один, лет. Наверняка можно было сказать, что ему никак не меньше пятидесяти.
