class="p1">Едва не с презрением Катя на Василия взглянула. И как могла на такого втихую заглядываться? Вот уж менталитет крестьянский, железом каленым не выжжешь! Больно нужен ей этот Вася!
— За вранье свое, про отправку домой меня, считай — в расчете мы. А посему, товарищи дорогие, пойду я от вас на все четыре стороны. Спасибо за хлеб за соль. Приданое свое — вам оставляю. Авось на тряпки сгодится.
Схватила рюкзак свой верный, да и пошла, дверью напоследок приложив хорошенько. Только ее и видели.
Идти решила Катя на Кудыкину гору. Куда же еще направляться, если пути не знаешь? Только туда! Идет, злая-презлая, лесом обманщиков мысленно посылает. Ты смотри! И в фэнтезийных мирах надуть норовят! Где же правда?! Справедливость — где?!
Идет, а у самой слезы капают. Уж сильно осерчала девка! И полпути не прошла, как чувствует — не туда компас ведет! Сбивается стрелка! Не иначе леший с железом метеоритным балуется! Взобралась на косогор, осиной поросший, осмотреться, да понять куда ее занесло, а тут, откуда не возьмись — стая волчачья! Со всех сторон Катю обложили, клыки скалят, хрипят, загривки топорщат, на дыбки поднимаются.
«Очень хорошо» — подумала девушка — «Тут мне и конец. Очнусь в палате белой, под ИВЛ, с мамой и Валеркой». Ну, а куда еще отсюда дорога человеку пришлому после смерти лютой? Только домой, откуда пришел. Это всякий знать должен. Кажется...
Закрыла очи ясные Катенька, чтобы конца своего не видеть, да кошмаров ночных избежать, к осине, случившейся прислонилась. Ждет. И слышит — мимо кто-то стремглав проносится, и с воем грызня начинается. Открыла глаза — огромный черный волчище со стаей насмерть бьется. Одному уже горло перегрыз, второго под себя подмял, третьего клыками по морде стебанул. Отпрянули волки, хвосты поджали, скулят, головы к земле клонят, пятятся. Черный волк зубы скалит, нутряным хрипом клокочет, с клыков пена белая на траву клочьями падает.
«Отлично» — подумала Катенька — «Он еще и бешеный!»
Скрылась стая в лесу, обернулся к ней черный волчище, глянул глазом желтым, голову опустил, подошел поскуливая, мордой в коленку ткнулся...
Обалдело смотрит на него Катенька, что и думать не знает.
А волк постоял-постоял, да и говорит человеческим голосом...
Нет, пока зверюга скулил, да мордой в коленки ластился, Катя еще в себя приходила, но когда человеческая речь из пасти послышалась, едва не сомлела...
«Пошли домой, Катенька» — молвил волк — «Не выживешь ты в лесу одна, пропадешь!»
Последние силы собрала Катя, чтобы мотнуть головой в знак несогласия.
«Эх, бабы, бабы» — вздохнул волк. Отошел подальше, где пеньки осиновые торчали, перекувырнулся через один, грянул оземь — в человека превратился. В кузнеца Василия.
«А, тогда понятно, почему девки не охомутали» — успела подумать Катя, в обморок легкий с головой уходя.
Очнулась в пещере — не пещере, загородке каменной — не загородке, а в чем то среднем меж ними. У входа костер полыхает, Василий пред ним на кортках сидит, со спины видно — думу думает. Сама Катя на мягкой подстилке травяной, спальником своим накрытая — не совладал Вася с застежками-молниями хитромудрыми.
— Вась, — голосом слабым Катерина его позвала. — Ну зачем я тебе, а? Отпусти, вижу я — лишняя здесь!
Обернулся к ней Василий, лицо сурьезное, глаза твердые.
— Некуда тебя отпускать, Катерина, — молвит грустно. — Нет больше мира твоего, сгорел без остатка...
Подняла на него Катя очи ясные, слезами наполненными...
— Как это — нету? — нестройно лепечут губы ее дрожащие. — Когда он сгореть то успел?
— Этот мир — на руинах твоего, прежнего стоит, — кузнец объясняет. — А время вспять — сама знаешь, повернуть невозможно.
— А как же мама? Валерка? — с ужасом прошептала Катя, с ужасом же ответ ожидая.
— Давно мира твоего нет, — покачал головою кузнец. — Несколько тысячелетий тому назад одолели люди Землю-матушку алчностью своею. Война случилась небывалая, вымерло все, сгорело... Но терпелива мать-Земля наша. Дала еще один путь человеку жить. По обычаям, по преданиям, по законам заповедным. Потому нет, и не будет нам ни развития бурного, ни наук заковыристых, ни знаний хитрых, с природой спорящих.
Помолчал кузнец, глядя на слезы девичьи в очах застывшие, и продолжил.
— Вот лемехов подсказала бы, как три штуки в день ковать, и то по гроб жизни станем обязаны. Не за себя прошу, за Заболотье наше. Шутка ли — дворов столько вокруг, всяк есть-пить хочет, да землица — совсем никудышная. Попробуй сохой деревянной ее одолеть! Начали было огневище затевать, да лешие запретили — нечего лес изводить! А железо — только болотное тут. Нету другого, разве камни небесные, да мягок металл, и куется лишь на холодную, в горне рассыпается напрочь. Эхе-хе...
Сглотнула Катя слезы горькие, заслышав правду такую. Выходит, не в параллель ее выкинуло, а в далекое будущее. И в будущем том, вместо развитой цивилизации — мир фэнтэзийный! С лешаками, кикиморами болотными, Кащеями вечноживущими, поклонениями Ярилу, Перуну... Получается, до скончания века здесь жить-поживать придется? Вот дура! Знала бы наперед, три пуда женской гигиены себе приданным взяла! Эх...
— Эх, как бы не забрал Кощей зазнобу мою в полон драгоценную..., — в который раз принялся Василий за песню свою старую, едва не молью травленную.
«Идиот» — в который раз вздохнула про себя Катенька. Видное ли дело, по тому, кого в глаза не видал, самому с ума сходить, и остальных туда же утаскивать!
— То не стал бы я тебя вызывать! — продолжал Василь горестно. — Жила бы, себе, сколько век отмерян, в мире своем... Ничо, справился бы... И без трех лемехов в день, удумал, как дело поправить...
Призадумалась Катя. Что теперь то? Назад к кузнецу возвращаться, вразумлять насчет ковки? А куда еще? Сама убедилась, что не выжить в лесу одной. Леший, он в дела звериные не полезет, не защитит, хоть целый компас ему посули. Для него один закон — лес в равновесии держать! А перед лесом все равны. И волки, и человеки, и кикиморы болотные...
Посмотрела на Василия, с горя убивающегося, за плечо тронула.
— Не печалься, Иван царевич, помогу горю твому, сотку за ночь ковер драгоценный...
Поднял Василий голову, задумался...
— Меня Васей зовут, вообще то, — сказал первое, что на ум пришло.
— Знаю, Вася, — ответила Катя. — Хотела в чувство
