три дуба в лесах моих, огнездился, залютовал, папаша ему в свирепости и в подметки не годиться. Ни конному, ни пешему пройти не дает, данью кругом себя дороги обложил, лес губит, зверя не щадит, а про людей и говорить не приходится. Вот если бы кто того сынишку изничтожил, спокойствие в мир лесной вернул, я бы железо сие избавителю в лучшем виде к дому направил в вечное пользование!
— Да разве можно помыслить, чтобы простой кузнец..., — запнулся тут леший, смотрит, как у Василия желваки по скулам гуляют, кулаки сжимаются, да глаз правый дергается.
— А что, Вася, сподобно ли тебе сына Соловья самого Разбойника одолеть? — прищурилась Катя, рассуждением в мир возвращаясь. — Ты еще с той стороны посмотри, что если хочешь зазнобу свою поскорее спасти, то из небесного металла во сто крат быстрее меч кладенец себе откуешь, чем из железа болотного.
Едва крупица разумения в разговор зашла — спал морок гневный с Василия. И вправду — пока соберешь грязюку эту, да очистишь, да обожжешь, да еще немало чего с ним сотворишь — зазноба в Кощея и влюбиться, и замуж выйти успеет — куда ей деваться в неволе то? Ведь не даром говорят, что первый человек для узника — тюремщик его!
Почесал бородку Василий, да и согласился извести барчука Соловьиного. Насмерть не бить, а в полон взять, и батьке за вознаграждение вернуть, да с условием — не приходить более в лес Заболотные заповедные. На том и порешили.
Вывел их Леший самой короткой дорогой к дому, чтобы к походу на отпрыска Соловьиного подготовились, припас какой надобен взяли.
Катя только диву давалась, как без всякого компаса, едва не кругами петляя, вышли они к Васиной кузни вдвое быстрее, чем она по прямой считала. Чудеса, да и только.
Хотел было кузнец с ходу на коня садиться, идти славу себе богатырскую зарабатывать, да Катя его отговорила. Мол, не только в кузнечном деле толк знает, а еще и в тактике и стратегии воинском. Что правда, то правда, некоторое представление имела о том, ходила на реконструкции, да косплеи разные, нахваталась хитростей да уловок. Ну, в самом деле— чего в лоб то на сынка Соловьиного переть, жахнет волной звуковой — костей не соберешь. Все ж Вася, хоть и сложения богатырского, а ни разу не Илья Муромец. Того в пар себе свистом изведи — из седла наземь не опрокинешь. Дернул себя за бороду Василий, согласился, что совет держать надобно. Все же кузнец лицо гражданское, не военное, а Катя — кто ее знает, чем в мире своем занималась? Може там девки через одну железо куют, да войска в походы водят!
Долго ли коротко ли, а придумала Катерина хитрость военную. На живца отпрыска брать. Живцом будет она, Катерина, чай не станет девицу внук Одихмантия наповал свистом бить. А Василий — вот тот внучка и возьмет под белы рученьки. Главное обездвижить успеть! Понятное дело, надо взвара сонного заготовить, да острие какое-никакое им намазать, да и ткнуть объект интересу в мягкое. Тот с ног долой, тут его и хватай, и вяжи! Такой вот план Катерина придумала.
Василий сперва ржал аки конь буланый, потом по земле едва не валялся, когда Катя рассказала про трубку духовую, которым аборигены в странах тропических пташек да других соловьев отстреливают.
Та и вида не подала, что обиделась, подождала, когда Василий ковш воды на голову себе выльет, да пока смешинка его оставила.
«Ты сам посуди, Васенька» — сказала она ему — «Слух у рода соловьиного очень уж чуткий, а бить придется саженей с пяти, ближе может не подпустить! Так что лук — сразу же отпадают. Услышит он тетивы скрутку, а ну — свистнуть успеет? И стрелу собьет, и наповал обоих! А звук трубки духовой здешним краям неведан, не сообразит выкормыш, что погибель тот звук нести может!»
Подумал кузнец, согласился посмотреть, что за диво такое — трубка духовая. Но перво-наперво сделать ту надо было. Объяснила Катя Василию, каких размеров да форм трубка надобна, тот споро за дело взялся. Прямо горит все в руках кузнеца, смотреть да смотреть не отрываясь. Отыскал Василий жердину без сучков, на огне обжог, выпрямил. Вдоль расщепил, скобелем сердцевину из половинок извлек, вместе те сложил, да жилами на клею рыбном обмотал. А потом прутом железным каленым отверстие, как говориться у кузнецов — откалибровал. Вот тебе и трубка, Катерина Батьковна, показывай искусство свое!
Пока трубка на пруте вертелась, Катя из лучин дротиков понаделала. Обточила несколько ножиком швейцарским, заострила, пакли из стен надергала, на кончики тупые навроде пыжа намотала.
Трубка у Василия лучше некуда получилась. Гладкая изнутри, словно отполированная, прямая, что стрела твоя.
— Проверим, Василий Батькович, насколько хорошо духовой стреломет твой работает! — сказала Катя, в трубку дротик самодельный загоняя.
Прицелилась в стену избы, дунула, свистнула стрелка, да и воткнулась в бревно.
Василий глаза вытаращил на дело такое.
— А, ну-ка, — забрал он орудие, дротик вложил, да как дунет!
Едва не на вершок лучина в старое дерево вошел!
— Эко диво какое! — воскликнул кузнец одобрительно.
— То орудие древнее, туземцы в теплых странах им на охоте пользуются, с малолетства навык оттачивают, — поведала Катя. — И тебе, Васенька, надобно то мастерство в кратчайший срок заиметь! Силушкой природа тебя не обделила, ловкостью не обошла, за день-другой станешь в пятак с двадцати шагов попадать! А большего не к чему для дела нашего.
Принялся Василий меткость должную обретать. Вечер и полдня не прошло, как достиг точности нужной.
Лучинами всю избу истыкал, рот до ушей, довольный, даже о зазнобе своей не печалится. А бывало до этого, каждый час горевал, буйну голову свесив.
Пока навык Васин оттачивался, Катерина на хозяйстве была. Не внове деревенская жизнь для нее. И корову подоить — на выпас пустить, и коню гриву расчесать, избу подмести, обед сготовить — не сразу, но справилась. Василий даже щи ее похвалил, когда от перца откашлялся.
«Добрые щи вышли!»
Откуда на Руси пряность появилась Катя уже выяснила — торговцы с Индии-страны на Русь специи заморские привозят уж двести лет как. Те же торговцы и картофелю в их края завезли. Идет торговлишка, развивается помаленьку. Пусть и шагами малыми, но хватает и князьям, и народу простому.
«Да ничего в общем то мир» — подумала Катя. «Пусть и
