Можно бы конечно, податься на кухню. Но тамошний хмурый повар почему-то Лёху не взлюбил и кормить его наособицу категорически отказывался. Тетки-поварихи были более благосклонны и посматривали вполне себе плотоядно, но это менеджера всерьез напрягало, потому как кухонные деятельницы были себе на уме и как бы несколько подачек не кончились бы партизанско-комсомольской свадьбой, если только потомок правильно понял некоторые намеки.
Пришлось сидеть и слушать, как лейтенант воспевает карманную артиллерию. Ну, после того, как Жанаев выкурил гранатами немца из бронетранспортера, Лёха вполне был согласен с тем, что это вещь полезная, его-то убеждать не было нужды. Правда, показанная первой гранатка — нелепая и неуклюжая, словно составленная из двух цилиндров, в одном из которых, том, что потоньше и подлиннее угадывалась неудобная ручка, оказалась весьма сложной по подготовке и применению. Сначала надо было отдельно лежащую в ящие ручку привинтить к корпусу, потом вставить с другой стороны длинный медный детонатор, закрыть его задвижкой, взвести механизм, оттянув ручку на себя, а потом энергически кидать все это хозяйство. Запаришься во время боя все это делать. Одна радость — по словам Берёзкина при падении просто на землю эта граната не срабатывала, ее надо было именно что сильно швырнуть. С другой стороны — если швырнуть не сильно, то она и при броске не взорвется, получается. Дурацкая плюшка, эта РГД-33. Вот привычная лимонка Лёхе понравилась — и понятная и мощная и действовать легко — дерни за колечко — дверь и откроется.
— Гранаты — прекрасное оружие! — воодушевленно вещал Берёзкин: «Это действительно та артиллерия, что всегда с вами. И она поможет и при обороне и при наступлении, главное — по себе не попасть, и товарщей не покалечить, что возможно при использовании оборонительных гранат в наступательных действиях!»
Тут лейтенант прервал свою речь и пружинисто вскочил, продолжая держать в правой руке зеленую гранату, а в левой — полый цилиндр с насечкой, который не успел надеть на гранату, превращая ее — как только что рассказывал — из наступательной, бьющей врага, в основном, близким взрывом — в оборонительную, с большим количеством осколков из порванной по насечкам «рубашки».
— Товарищ командир отряда, группа бойцов изучает матчасть по гранатам. Проводит занятие лейтенант Берёзкин.
Явившийся командир кивнул, сказал, что молодцы, и тут же представил подошедших вместе с ним незнакомых людей:
— Вот, товарищи. У нас пополнение, прошу любить и жаловать — капитан Гамсахурдия, техник-лейтенант Абдуллин и красноармеец Хренов.
Капитан картинно козырнул с шиком бросив ладонь к виску, техник-лейтенант покосился, и тоже отдал воинское приветсвие, но спокойно, без пафоса, а красноармеец сначала головой кивнул, потом смутился и тоже пятерней махнул. Сидевший рядом с Лёхой Сиволап тихонько хихикнул.
— Теперь товарищи разместятся, освоятся, дальше воевать вместе будем — заявил довольный командир и кивнув, чтоб продолжали занятие, свалил вместе с новоприбывшими. Лейтенант продолжил про гранаты, но Лёха почуял, что как-то настроение у препода упало, что ли.
Наконец, пришло время долгожданного обеда. И после тяжелой ночки пшенка пошла на «ура». Лёха свой котелок выскоблил дочиста, словно во время прошедшего приключения по лесам вчетвером.
Тем, кто участвовал в вылазке дали поспать после обеда и даже неугомонный Берёзкин и железный Бендеберя завалились дрыхать. Проснувшись, Лёха с неудовольствием отметил, что и спать теперь стало жестко, хотя у него ложе было весьма недурное — во время очередного похода за харчами ухитрились бравые вояки свистнуть несколько мешков, а потом набили их отменным сеном, такие спальники были только еще в девкиных землянках. Но вот вспомнилась оставшаяся в далеком будущем постель с чистым бельем и навороченным под анатомию человека матрасом, и Лёха взгрустнул. И тут же пришлось взгрустнуть еще разик, потому что уже проснувшийся Семенов, весьма угрюмо глядел на потомка. С другой стороны в их временном жилище — банальном шалаше, если уж точно, дрых и Середа, и Бендеберя тут же храпел, словно рашпилем по железяке стругал, и лейтенантик в своем углу посапывал деликатно, потому вряд ли сейчас дояр начнет разбирательство на тему: «Какого черта лысого ты, мерзавец, решил тут остаться?»
— Ты чего? — на всякий случай запустил пробный шар Лёха.
— Да я с этим капитаном поцапался, теперь он меня будет жучить, видно, что злопамятная скотина. Будет мне теперь небо с овчинку — ответил мужественный Семенов.
— Когда это ты успел? — удивился Лёха.
— Да в карауле на подменку встал, а тут эта стрекоза тонконогая этих гусей привела. Слово за слово — я им всем велел лечь и не жужжать. Они и легли. Егоза эта, Дьяченко, теперь тоже волком смотрит, испортил я ей весь праздник.
— Формально вы полностью правы, как часовой, и если капитан порядочный человек, то только одобрит такое ваше поведение — словно и не спал только что, бодро заявил из угла лейтенант.
— Вот леший вас забери, болтуны негасимые, что — поспать трудно было, хай вам грець! — забухтел, шурша своим спальником, заворочавшийся Середа.
— Так и спи себе дальше, тебя ж за ноги никто не тянет — огрызнулся дояр.
— Мешаете же. А кстати, тащ летнант, что это за новенькие? — продолжая устраиваться поудобнее, спросил артиллерист.
— Один вроде командир батальона был. Хотя по уму должность майорская — как бы про себя отметил лейтенант и продолжил: «Второй говорит, что пиротехник. Третий — шофер» — закончил Берёзкин.
— Пиротехник? Он что, фейерверки делает? — отозвался удивленно Лёха.
— С чего ты взял? Пиротехник — он специалист по взрывчатым, горючим и прочим той же породы веществам — пояснил лейтенант задумчиво.
— Это, типа, подзорвать мастер?
— Не совсем. Взорвать — это сапер-подрывник. А вот пиротехник… Хотя, вообще-то должен вполне справиться. Слушайте, а ведь мы можем красивые диверсии теперь устраивать! Поезда взрывать, мосты!
— Это вы, тащ летнант, размечтались, учено говоря.
— Вот и вовсе и нет — возмутился по-мальчишечьи Берёзкин.
— Вот и да. Не говорю уж о том, что неизвестно, что за мастер этот самый пиротехник, надо будет вначале подальше от него держаться, а то полетят руки-ноги, как перелетные птицы, но у нас и взрывчатки нет в принципе — умудренно заявил сержант.
— А снаряды со склада?
— Тащ лейтенант! Там той взрывчатки граммов двадцать! Меньше, чем в гранате! Вы вот толковали про карманную артиллерию, так еще вопрос, что сильнее бабахнет — РГД или гочкисовский снарядец.
— И нафига они такие маломощные? — удивился Лёха.
— Они летят дальше. И точнее — сказал, как обрезал, Середа.
Помолчали. Потом неожиданно лейтенант заявил:
— А вы, товарищ боец, не тушуйтесь. Мы не в царской армии, так что ничерта вам этот капитан не сделает.
— Ага, вот назначат его главным и будем мы тут строем маршировать под его дудку — хмуро отозвался Семенов, и потомок отметил про себя, что лейтенант не так, чтоб очень уверенно выглядел.
Впрочем, как ни странно, а никаких поползновений со стороны капитана этого в ближайшие несколько дней отмечено не было. Вообще на люди этот Гамсахурдия показывался неохотно, важничал, показывая свою значительность и недосягаемость. Вот пиротехник оказался вполне кампайнеским парнем и моментально снюхался и с раненым танкистом и с Середой. Совместной судорогой головного мозга, как метко выразился Середа, эта гоп-компания даже представила пред ясны очи командира отряда проект адской машины, годной для подрыва в нужный момент чего-либо важного. Правда, в проекте было две слабых стороны — как уже говорилось выше, просто не было взрывчатки, а во-вторых, для создания этого монстра инженерной мысли требовалось раскурочить одну винтовку, потому как вся идея была в том, чтобы использовать в нужный момент затворную раму с затвором для удара бойка не по патрону в стволе, а по детонатору в мине. Увечить винтовку командир не согласился, потому что оружия в отряде не хватало, но похвалил и посоветовал дерзать дальше. А пацанята, искавшие в окрестностях всякое полезное, получили задание присматриваться к разным штукам, в которых мог быть вожделенный тол.
К огорчению пацанят, не было тут сильных боев и затяжных бомбежек, вот в сотне километров — там да, по слухам колотились сильно. Но поди, проскочи эти сто километров по дорогам, на которых верховодят немцы.
Жизнь в партизанском отряде уже вошла в определенную колею, пошла определенная рутина, этакое душное безветрие, которое обязательно должно было закончиться грозой, это все ощущали, но пока житье было «як в колхози» по меткому выражению командира отряда. Как-то незаметно произошло формирование разных подразделений, поделивших публику сначала на боевых и тыловых, потом потихоньку откристаллизовалась разведка, зашуршала по ближайшим деревням, налаживая контакты с верными людьми, сработались первые группы и, в общем, праздношатающихся в лагере не стало. Лейтенант Берёзкин, наконец-то, сумел отпроситься на выезд, благо обязательной строевой подготовкой кроме него было кому заниматься после прихода в отряд новых двух командиров. Выезд был весьма так себе — всего-навсего на колхозное поле за картошкой, но как-никак это была вполне себе военная операция с транспортной группой обоза в виде двух телег, десятком безоружных таскателей и семеркой вооруженных партизан, включая самого лейтенанта, ефрейтора, новоиспеченного снайпера Суркова, конного бурята и тройкой неразлучных шелапутов — Сиволапа, Азарова и Гнидо. Видно было, что лейтенантику сидение безвылазное в лагере было как нож острый и он выпорхнул на уборку картошки, как птичка из клетки.
