— Просто я их в деле видал, а ты нет. И, в отличие от некоторых, отлично помню как они обоз с ранеными в Дарьяльском вырезали похоловно. И как разхрабили все везде, куда пришли. Все, ты понимаешь? Рельсы с туапсинской ветки сняли и вывезли, весь скот угнали, все склады с любым добром уперли к себе. Про то, как обчистили местных жителей и не говорю, до нитки. Климатологическую станцию видал, пустые стенки остались — там даже электропроводку потырили — ну точно, как дед рассказывал про уход англичан с Балаклавы в прошлую войну — там не то что замки, оконные шпингалеты, вьюшки, дверки печные и дверные ручки и петли — гвозди повыдергивали. Все сгодится дома!
— Шутишь? — искренне удивился комиссар.
— Да вот не шучу! И помяни мое слово — немцы сейчас такой же грабеж устроят!
— Странно слышать, хотя и понимаю, что наверное ты прав. Но они же цивилизованные? Гейне, Гете, Карл Маркс, Фридрих Энгельс! Культурные же люди! И пролетариев у них много, не все бароны — затянул нуду комиссар.
— Ты мне сейчас опять мелкобуржуазные заблуждения припишешь, но я тебе так скажу — ихние пролетарии грабить будут не хуже графьев. Одна шайка. Оно, конечно, на Кавказе как у какого босяка десяток баранов есть, так он уже и князь, хотя по сути босяк — босяком и баранов этих украл, но грабить будут и тут все. Потому как цивилизованность у них для внешнего потребления и показухи, а на деле — жрать охота. Лакированные дикари.
— Это мы еще посмотрим, как у них получится. Палки в колеса мы им вставлять будем! Упреют колотившись! Я только опасаюсь, что империалисты договорятся. Как бы ко всей этой сволочи и англичане по привычке не присоединились.
— Они сейчас воюют вроде — остывая, сказал командир.
— Я в курсе. Только они и раньше воевали, «странную войну» не забыл? Так воевали, считай, что за восемь месяцев ни одного выстрела не сделали.
— Знаешь, англичане, по меткому французскому выражению Великой империалистической, всегда воюют до последнего солдата своих союзников. Не понял? Это в смысле, что британцы мастера чужими руками жар загребать. И от них, как союзников, что немцам, что нам — толку от хордых лордов не будет. Ты вспомни, какая польза была их прошлым союзникам — что чехам, что полякам, что бельхийцам, что французам. Я не буду говорить, что и хрузин в 1918 их анхлийские покровители на Сочинский окрух похнали, обещав полную военную поддержку, а как хрузинам всыпали — хордые анхло-саксы и не пикнули и уж тем более никакой военной помощи не оказали. Так что я считаю — товарищу Сталину виднее, он этой мрази не дал единым фронтом на нас навалиться. Будем надеяться, что и дальше не даст. Ладно, разболтались мы тут с тобой. Дело делать надо. Ты на второй взвод внимание обрати — что-то там разховорчики упаднические пошли. И бабенок с кухни ободри, приуныли поварихи — выдал пучок заданий пышноусый.
— К слову, ругаются бойцы, что рацион однообразный — надоела им пшенка — заметил комиссар.
Командир отряда глубоко вздохнул.
— Хорошо еще, что ее много пока, а то впору зубы на полку класть. На зиму и половину провизии не захотовили. А между тем отряд пухнет, еще и беженцы прибывают, едоков больше становится. И не выхонишь — куда им идти, немцы на них зуб имеют. Подумай вот что — надо бы праздничек для поднятия духа устроить. Я, так и быть, на это дело раскошелюсь. Так что подумай, что подойдет.
— Ясно, подумаю!
Зашуршала бумага «входной двери», отцы-командиры покинули «штаб».
Лёха перевел дух. Вроде бы и отряд-то всего ничего, а вон какие тайны испанского двора. Тут же вспомнил, как командир, вроде бы от нечего делать, задавал походя вопросики. А это он, оказывается, сеточку плел, и через сеточку проскочить удалось успешно. Надо бы Семенову рассказать. Все-таки правильно посоветовал тогда дояр — прикинуться шлангом, выглядеть не шибко умным мещанином, который — вот ведь диво — красиво писать умеет и считает ловко. Менеджер такого фрукта и изображал, отделываясь весьма короткими ответами на задаваемые ему вопросы. В общем, от него быстро отступились, разве что комиссар стал называть своего писаря Акакием Акакиевичем — но строго с глазу на глаз, и в виде дружеского расположения. Потомок понятия не имел, кто был этот самый Акакий, но решил не обижаться, не стоило оно того. Летописец, наверное, древний.
А на обед опять была пшенка. Да еще и не соленая. Соль кончилась в отряде, а купить было теперь никак. Молодые бойцы уже роптали довольно громко, но ели. Лёхе тоже теперь все время жрать хотелось, наверное, жизнь на свежем воздухе в экологически чистой обстановке сказывалась.
После получасового послеобеденного перекура новоприбывший техник-лейтенант Абдуллин взялся за надоевшую всем строевую, а напустивший на себя деловитый вид Лёха уединился в свою бумажную келью. Где и задремал благополучно. Это делать он умел, тут главное, чтобы на морде складок не осталось, а то будет потом неловко. Ну, храпеть тоже нельзя. Впрочем, долгие тренировки отточили мастерство менеджера.
Разбудил его веселый шум — народ радостно что-то орал многоголосо, явно что-то случилось хорошее и требующее присутствия. Подхватив свой карабинчик и бегло приведя себя в порядок, Лёха с самым серьезным выражением лица выскочил на центральную площадку. Там было столпотворение — сбежались все, бывшие в лагере и образовали приличных размеров толпу, потомок даже и удивился, что так людей много оказалось в отряде. В центре толпы наслаждались вниманием и восхищением те, кто пошли за картошкой вместе с Берёзкиным. И что-то на них было навешано много винтовок, как показалось сразу менеджеру.
Тут же комиссар стихийно организовал митинг, посвященный первой победе «нашего славного партизанского отряда над немецко-фашистскими захватчиками», тут же заставил выступить покрасневшего лейтенанта и тот сразу же заговорил не нормальным человеческим языком, а какими-то звонкими, но странными, словно отштампованными заученными фразами, которые простучали по голове потомка горохом. Что именно произошло — Лёха не понял, зато успел пересчитать составленные перед выступавшими винтовки — немецкие карабины, числом девять.
Далее комиссар пообещал сегодня же праздничный ужин, тем более, что картошку тоже привезли и стали выступать совсем уже неинтересные люди — типа поварих, призывавшие бойцов смело громить проклятых ворогов и так далее. Стоявший рядом Середа тоже стал мяться и задумчиво озираться.
— Слушай, а не пойти ли нам помочь товарищам разгрузиться? Или ты хочешь слушать вдохновенные речи работников тыла и кухни? Ну что, попы сдували пыль с икон? — тихонько шепнул на ухо товарищу артиллерист.
— Чево? — не понял Лёха сказанное.
— Слушаем дальше то, что будут рассказывать не участвовавшие, или попы сдували? — опять шепнул, ехидно глядя, Середа.
Слушать все это Лёха не захотел, а подался туда, где без излишней суеты возились у разгружаемых телег более деловитые люди. А по дороге до него дошел и вопрос с попами. Чертов Середа! Вот ведь артистическая натура, вечно накрутит!
Ясное дело — у телег нашли бурята и ефрейтора. Бурят задорно ухмыльнулся приятелям, хитро сощурив и так узенькие глазенки, а ефрейтор кивнул с невозмутимым видом. Он был занят тем, что раскладывал по кучкам какие-то явно немецкие шмотки, как сразу заметил Лёха — местами дырявые и запачканные кровью.
— С почином! — приветствовал их артиллерист.
— Спасибо на добром слове! — отозвался ефрейтор, а бурят смущенно улыбнулся и тут же окутался клубами махорочного дыма.
— Потерь не понесли? — спросил Середа.
— Мы — нет — так же лаконично отозвался Бендеберя.
— А они? — усмехнулся Середа.
— А они — да! Две овцы, десяток битых гусей, капуста, сало, окорок, яблоки, лук-чеснок, всякое такое — и все на двух телегах, факт — плотоядно облизнулся ефрейтор.
— Какие овцы? Ты хотел сказать — немцы? — растерялся Лёха.
— Ну, так немцев тоже пощипали, но две телеги с харчами нам сейчас куда как полезней. Осточертела уже пшенка эта — недоумевающе сказал Бендеберя. Видно было невооруженным глазом, что матерый вояка почти счастлив. Хоть и кремень человек, а покушать явно любит. Что же касается винтовок — так война же, винтовки забрать на войне — удача, но как бы в обычайке, не вот-то, что удивительное и лично ему — ефрейтору — трофейные винтовки не шибко надобны, у него свой ствол холеный есть. А вот когда говорил о затрофееных гусях и капусте — мало не облизался. Лёхе тоже остро захотелось свежих мясных щей, даже вроде и запах почуял.
— Из засады напали? — спросил он.
— Та ни. Мы картошку рыли, никого не трогали. А тут по дороге с того края поля — эти фрукты на телегах. Нас увидели — стали стрелять, хорошо не попали ни в кого, но близенько свистнуло. Мы в канаву. Они в цепь, и на нас. Один у телег остался, остальные шустро так к нам. И постреливают на ходу.
