- Извините, товарищ майор, - от волнения перешел на советский язык старший сержант. - Дело совсем срочное. Отлагательств совершенно не терпит.
- Ну, раз не терпит, - майор открыл стол и секунд десять вглядывался внутрь ящика. - Раз не терпит, тогда поторопись. Твой капитан второго ранга двинулся в гостиницу, вполне успеешь.
Бурзум похолодел. Кроме того, что получилось стыдно и неудобно, сотрудник комендатуры оказался серьезным разумником: значит, все несложные мысли старшего сержанта были сейчас у командира как на ладони. Мыслей было много, они были всякие, но главная просто билась молоточком в висок: «Не упустить гада! Уйдет же, матерый!»
- Даже так. - Дежурный, а, скорее всего, целый комендант, нахмурил густые брови.
- Помощь потребуется?
- Никак нет, - отчего-то старорежимно, как в кино про царских офицеров, вытянулся во фрунт Бурзум. - Там товарищи опытные, справятся! Ну, должны справиться. Наверное.
- Тогда беги, - еще раз милостиво разрешил майор. - С начальником твоим я вечером побеседую. Насчет субординации, вежливости и морально-этического облика. Бар инде, ахмак!
Старший лейтенант Лапиньш, против ожидания, унылый, встретился Бурзуму у самых дверей «Сокола», узловой гостиницы. Эльф, видимо, от изумления, даже забыл снять с себя морок транспортного инспектора, и от того казался еще более удрученным, чем был на самом деле. Он сидел на ступеньке крыльца, прямо под грозной табличкой «Не курить! Штраф 5 рублей!» и тянул какую-то бесконечно вонючую сигарету. «Дело плохо» - заключил про себя старший сержант, впервые в жизни увидевший эльфа, курящего в неположенном месте, да и курящего вообще. «Ушел, гад!»
Капитан второго ранга подзграничной службы в это время неторопливо прогуливался по перрону автостанции. Немного в отдалении опять гудел вокзал, но гул был уже совершенно иного толка: тревожный и даже немного грозный. Мигали тремя красными лампочками турникеты: возле каждого из них воздвиглась грозная фигура стража порядка, отчего-то одетая по полной выкладке. Такого кап-два не видел в жизни ни разу.
«Интересно, что у них там такое случилось?» - сам себя спросил Корсак. «Наверное, террориста ловят. Хотя, с другой стороны, откуда в СССР взяться террористу?».
Пройти турникет получилось очень вовремя: подзграничник только и успел, что миновать недлинный путь длиной в триста метров, и достичь будки заказа такси.
Позади зашумело, лязгнуло и послышались возмущенные крики граждан, оставшихся по ту сторону линии безопасности.
«Кто молодец? Я молодец!» - сегодня очень вовремя включилось наитие, не раз выручавшее и на службе, и в быту. Ведомый смутным предчувствием, Корсак сначала выписался из гостиницы, оставив чемоданчик за стойкой администратора, и только потом отправился ставить отметку в комендатуре. Перекинувшись парой слов с комендантом, получил вожделенную отметку в путевом листе, вернулся за вещами и решил не ждать, как и все остальные граждане, эслектричку до Ленинграда, а шикануть, взяв такси.
«И все-таки, что там такое?» - кап-два вдруг подумал, что, может быть, стоит вернуться и предложить помощь, но тут как раз подкатила симпатичная желтая машинка городского таксомотора, и договориться с собственной совестью получилось, пусть и с некоторым трудом. «Без меня разберутся. Не стоит мешать компетентным товарищам» - решил про себя подзграничник, направляясь к краю тротуара.
Дверь машины открылась сама собой. Корсак удобнейшим образом утвердился на правом заднем сиденье, поставил чемоданчик на сиденье левое, и несильно хлопнул дверью.
- Гостиница «Советская», пожалуйста. Лермонтовский проспект.
***
Ленинград, 16 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.
Старший майор Борис Эпштейн.
Совсем недавно в исторической ретроспективе, лет сто назад и даже меньше, в северной столице СССР работало целых пять вокзалов. Транспорт на эти вокзалы приходил строго наземный, перемещавшийся силами эфира (в меньшей степени) и пара (в степени куда большей), по металлическим рельсам. Воздушного, летательного транспорта тогда не водилось совсем: те, кому надо и те, кому положено, вполне умели летать самостоятельно. Еще они могли перемещаться между городами и весями моментально, вскрывая саму ткань пространства и оказываясь где угодно в тот же момент времени, и это было очень удобно.
Как бы то ни было, неспешный ритм жизни вовсе не предусматривал сколько-нибудь быстрого перемещения грузов и пассажиров: было очень дорого и совсем незачем, поэтому поезда ходили повсеместно, и были они основным видом дальнего транспорта.
Моментальные путешествия прекратились в середине минувшего века, после того, как выяснилось, что каждый второй такой путешественник приходит из запределья не один. Захребетники оказались существами малопонятными и полностью неприятными, неизвестно было ни кто они такие, ни чего хотят, но то, что ничего хорошего — уверены были обязательно все. Некоторые из таковых странных существ предусмотрительно уничтожались сразу, иные прагматично пристраивались к делу, а еще часть, совсем небольшая, оставалась вне внимания тех, кому положено, и брала, со временем, хозяев под полный контроль. Подконтрольные же творили дела не просто плохие, а откровенно мерзкие и опасные, и не только для себя самих.
Примерно так случилось однажды с рядовым студентом Венской академии художеств, и чем эта история закончилась, ощутили на себе, наверное, в каждой семье Союза.
Примерно тогда, когда коалиция свободных народов Восток-Запад поставила жирную точку на моментальных путешествиях — вместе с самым одиозным путешественником — начал активнейшим образом развиваться транспорт воздушный. Стремительные, но тесные и тряские, аэропланы, возили почту и тех, кто ее сопровождал, живые же люди, не обремененные излишней срочностью важных дел, в массе своей предпочитали медлительные, но комфортабельные и безопасные, дирижабли.
И первые, и вторые требовали специальной инфраструктуры: взлетно-посадочных полос, причальных мачт, пассажирских и грузовых терминалов, и очень скоро воздушный транспорт стал преобладать, а наземные его собратья были ограничены местными перевозками. В самом деле, не гонять же небесный лайнер из города воинской славы Колпино в город-герой Ленинград: тут достаточно и эслектрички, и даже эсобуса.
Ленинградские вокзалы функционально переместились поближе к воздушным портам, слившись с последними в огромные (в смысле размеров) и удобные (в плане пересадок) транспортные узлы. Здания же вокзалов остались на своих местах: вокзал Московский стал огромным универмагом, Витебский — транспортным музеем, Финляндский — снова музеем, но уже Революции, с Балтийского по-прежнему уходили эслектрички и другой полезный местный транспорт, а самый интересный вокзал, Варшавский, обратился современным кинотеатром.
Еще именно в этом, последнем по списку, но не по значимости, бывшем вокзале, располагалась одна из огромного количества малых контор, входивших в Контору большую. Следственное управление всемогущего КГБ занимало весь третий этаж, частично скрытый в складке пространства, частично — взирающий на мир с обращенного на север фасада ехидным оком огромного круглого витража.
Ровно за этим самым витражом располагался один кабинет: не очень большой, но очень важный. Волей и непростым нравом одного из начальников, распоряжавшихся кабинетом, столичного варяга, за помещением закрепилось особое название: его называли «вербовошная», с очевидным московским шиком меняя один шипящий согласный звук на другой. Конечно, собственно вербовку в этой комнате никто никогда не проводил: посторонние, из которых, как правило, и вербуются нужные стране агенты, доступа в комнату не имели, зато сами решения о вербовке, особой игре и других интересных советскому государству вещах, очень часто принимались именно там.
Старший майор уютно устроился в неглубоком кресле, постаравшись сесть так, чтобы из всего многообразия цветных бликов, оконный витраж отбрасывал на его лицо именно солнечно-желтый. На душе товарища Эпштейна был мир, мир был и на его лице: пожилые и опытные чекисты вообще редко переживают, пусть и по серьезным поводам. К тому же, ситуация находилась под плотным контролем, было понятно, что именно происходит, и даже — что именно требуется предпринять.
