День стоял жаркий и посетителей в магазине было мало. Народ старался употреблять в такую погоду пиво, а не сорокаградусную. Неплохое пиво продавали на разлив в пивбаре на соседней улице. У нас было только “Жигулевское” бутылочное. Популярностью оно пользовалось меньше, чем трехлитровые банки в пивбаре.
Маша сидела за прилавком и пилила ногти, когда дверь магазина распахнулась, и в зал ввалились два тела. Не слишком трезвые, но судя по страдальческому выражению небритых и помятых морд, не слишком пьяные. В каждом их движении сквозила жажда похмелиться. Не смотря на жару, тела были одеты, как и подобает настоящим джентльменам: в пиджаки, потрепанные трико и тапки на босу ногу.
— Манька! — расплылся в неполнозубой улыбке один из алкашей. — Займи червонец.
— Еще чего! — бросила в его сторону продавщица. — Все равно не отдашь. Чего пришел? Опять за водкой!
— Ну ты что? — алкаш старался оставаться душкой в общении с дамой. — Мужа бывшего не узнаешь. Займи… А-а?
— Потому и не займу, что знаю тебя, скотину такую. Все пропил. Отвел меня боженька, развелась вовремя с тобой, а так бы глядишь дети пошли. И в кого бы они уродились?
— Дай похмелиться тогда хоть!.. — бывший состряпал глаза, как у нищего, что дежурит у крыльца Собора в пасху.
— Иди отсюда, пока милицию не вызвала, и тебя в вытрезвитель не забрали.
— А моя зарплата где тогда? — глаза его сузились, и “нищий” превратился вдруг в “кухонного” рэкетира. — Я же здесь числюсь еще. Трудовую я не забирал.
— Вот, ты паскуда, бессовестная, — всплеснула руками Маша. — Ты же не работаешь, какая тебе зарплата?
— Да что с ней разговаривать, Семеныч? — вмешалось второе тело, чуть пошатываясь. — Бери бутылку и пойдем. Свое же берешь. Сам говорил, что зарплату тебе не платят.
— И то верно, — Семеныч потянул грязную длань к прилавку, где выстроились в ряд прозрачные бутылки с красно-белыми этикетками “Русская водка”.
— Стоять! — Маша отважно встала грудью на защиту социалистической собственности. — А ну пошли отсюда! Алкашня!
— Дай похмелиться, говорю! — заорал ее бывший и бухнул по прилавку кулаком.
Бутылки жалобно зазвенели. Маша попятилась назад, испуганно хлопая глазами.
— Граждане алкоголики и тунеядцы, — вмешался я. — Прошу заметить, что взять без спроса водку из магазина — это вам не заборы обоссывать. Между прочим, это уголовно-наказуемое деяние. За открытое хищение, совершенное группой лиц по предварительному сговору, вам каждому десяточка корячится.
Алкаши застыли в недоумении. Только сейчас они меня заметили. Хлопали глазами и на миг забыли, как разговаривать.
Наконец Семеныч промычал:
— Маня, это кто?
— Грузчик новый, — отмахнулась продавщица. — Идите уже отсюда. Грабители хреновы.
— Так это он, значит, вместо меня?! — ударил себя кулаком в грудь бывший. — Так вот ты с кем теперь в подсобке кувыркаешься?! Ах ты, сучка!
Ревнивец схватил с прилавка бутылку и бросился на меня размахивая ею, как Муромец булавой. Маша завизжала и отпрыгнула назад:
— Андрей! Уходи! Он, когда шары зальет, дурак совсем!
Я мигом оценил обстановку. Если выстрелить двоечкой в нос, то алкаш непременно завалится и расхвостает казенную бутылку. И возмещать в кассу придется Маше. Что с алкаша взять? Значит, надо как-то помягче. Я увернулся от удара сверху и подхватил локоть на спуске. Перехватил запястье, завернул руку ему за спину, выдернув одновременно бутылку.
Тот завыл от боли в заломленном суставе. Но тут произошел небольшой казус. Я не рассчитывал, что на помощь берсерку придет ассасин. Второй алкаш, пока я крутил первого, тоже схватился за бутылку и бросился на меня.
Что за день сегодня такой? Каждый норовит по башке бутылкой огреть! Я поздно его заметил и отклонился лишь в последний момент. Бутылка скользнула возле уха и уткнулось мне в плечо. Больно было очень, но стекло не разбилось.
Не выпуская из рук ревнивца, я ударил ногой в пузо его напарника. От пинка в живот алкаш согнулся и выронил бутылку. Та хряснулась о зашарканный кафель и разлетелась фонтаном брызг.
Вот, блин! Не уберег добро. Четыре рубля, между прочим, стоит. Придется ментов вызывать. Оформляться будем.
Рычагом кисти я уложил Семеныча на пол и наступил ногой ему на спину. Второго, согнувшегося пополам алкаша, я схватил за ноздри и подтянул к себе поближе. Оба воина выли и тихо матюгались.
— Вызывай ментов, — сказал я ошалевшей Маше.
Та стояла, раскрыв рот, с глазами Мадагаскарского лемура. Затем подобрала челюсть и юркнула в подсобку, где стоял телефон.
Через несколько минут за окном мелькнул желтый уазик, и скрипнули тормоза. Быстро работают. Молодцы.
В магазин зашел старый знакомый. Участковый Осинкин замер в пороге. Перед его глазами открылась картина маслом. Вчерашний школьник одной ногой стоит на спине поверженного алкаша и держит двумя пальцами за ноздри его собрата.
— Пакуй их, дядя Петя! — кивнул я на дебоширов. — Устроили скандал. Разбили казенное имущество. Надо по административке оформить, чтобы с Маши ущерб не высчитали.
Хотя, если захотеть, можно было бы и на уголовку натянуть. Статья такая раньше была: злостное хулиганство. Как раз для таких случаев. Но мне крови не надо. Это педофилов я готов своими руками казнить. А эти кухонные боксеры пускай живут. Сюда они больше явно не сунутся.
У Осинкина задергались кустистые усы, он чуть сумку-планшет из рук не выронил. Усы задергались еще больше, когда он узнал во мне того самого задохлика, что отбрил его после жалобы товарища Зинченко. Я с тех пор маленько изменился. Стати поднабрал и блеск в глазах появился.
— Что здесь произошло? — наконец пробормотал участковый.
— Командир! — взвыл зачинщик драки. — Он нас чуть не зашиб! Помоги, а, командир!
— Эти два придурка, — вмешалась Маша, — хотели водку украсть, а Андрей не дал. Они сразу в драку кинулись.
— Так-с… — потер руки участковый. — Это уже не административка, а покушением на грабеж попахивает. Группой лиц причем.
— Брось, дядь Петь, — осадил я его желание срубить легкую палку. — Какой грабеж? Подебоширили мужички немного, отвези их в трезвяк. Они больше не будут.
— А это мне решать, молодой человек, как квалифицировать деяние, — ядовито заметил Осинкин.
— Ну тогда мы в отказ.
— Чего? — участковый вытащил платок и протер мокрую лысину.
— Никто и ничего не хотел украсть, они просто матюгались и оскорбляли своим непотребным видом достоинство советского гражданина. На замечания не реагировали и случайно разбили бутылку водки. Да, Маша? — я глянул на продавщицу.
— Да, да… — закивала она. — Так и было, товарищ милиционер.
— Тьфу, ты, — раздосадовано махнул рукой старлей. — Ладно, отпусти их. Со мной в трезвяк поедут.
— Только, дядя Петя, ты их досрочно не отпускай, — улыбнулся я. — Денег ведь у них все равно нет.
Участковый поморщился:
— Если ты такой умный, Петров, что ж тогда грузчиком работаешь?
— А где еще советскому молодому человеку без диплома работать?
— На стройку езжай, БАМ строить.
— Дальний восток — это хорошо, — вздохнул я. — Но я, как ты, дядь Петь, хочу. Милиционером.
— А оно тебе надо? — вскинул щетинистую бровь участковый.
— Надо, — кивнул я. — Мечта детства.
Мы вышли на улицу. Осинкин упаковал добычу в воронок, замкнул заднюю дверь и повернулся ко мне:
— Ты думаешь я просто так пьянчуг отпускал? У меня трое ртов и жена в декрете. А меня дома никогда нет. На завод иди. Там денег ненамного больше, но смену отработал и дома. Да и премии еще. Ты парень неглупый. Если с умом к делу подойти, то и продвинуться можно. Так что, подумай…
— Спасибо, дядь Петь, за совет… Подумаю. И извини, если что…
Участковый отмахнулся, вздохнул, открыл скрипучую дверь уазика и вскарабкался на сиденье:
— Бывай, курсант…
Я вернулся в магазин. Маша уже вовсю махала шваброй, сметая осколки в кучу. Увидев меня, она остановилась и поправила съехавшую на лоб прядь:
