— И вы, Екатерина Васильевна, — кивнул Павел.
Мы расписались в протоколе.
Павел взял ружьё и пошёл на улицу.
— До свидания, — сказал я.
Ни старик, ни женщина не ответили.
Я вышел вслед за Павлом в сгущающиеся сумерки.
— Вот чёрт, а! — выругался участковый. — Ну, нельзя было иначе!
— Ты всё правильно сделал, Паша! — попытался успокоить я его. — Ружьё в таком состоянии опасно. Всё по закону.
— Да, по закону, — повторил Павел. — Ладно, идём, Андрюха!
Больше мы в этот вечер ни к кому не пошли.
Шагая к пожне, я вспоминал эту неприятную ситуацию и раздумывал, как помочь старику. Отец шагал за мной, с любопытством поглядывая по сторонам. За ним, отмахиваясь сорванной веткой от комаров, шёл Серёжка.
— О чём задумался, Андрюха? — весело спросил отец. — Где подходящую невесту найти?
— Да ну тебя, батя! — отмахнулся я.
— Ты вон у Серёжки спроси! Видели тут его на улице с красивой девчонкой!
Серёжка покраснел, как рак. Даже уши залились краской.
— Мы просто разговаривали!
— Понятное дело! — поддакнул отец. — С разговоров всё и начинается. Молодец, сын! Обскакал старшего брательника!
— Да ну тебя! — надулся Серёжка, точь-в-точь как я.
— Пришли, — примирительно сказал я.
Мы вышли на ближнюю к речке пожню. Выкошена она была старательно, с толком. Только по самым краям возле леса оставались островки высокой травы.
Отец оглядел фронт предстоящих работ.
— Ну, мне тут делать нечего. Андрюха! Бери мою косу, пройдись по краям. Серёжке дай грабли — пусть сено ворошит. А я солонцами займусь.
С этими словами он опустил рюкзак на землю и достал оттуда топор. Отыскал взглядом высокую осину недалеко от опушки леса и зашагал туда.
Вскоре послышался ровный сухой стук топора.
— Бери грабли, Серёга! — сказал я. — И переворачивай сено. Только в кучи не греби, растрясывай ровнее.
— А меня в июле в лагерь отправляют, — вздохнул Серёжка.
— Не хочешь? — спросил я.
— А что там делать? Линейки эти, зарядки!
Серёжка с отвращением фыркнул.
А я вспомнил, что в прошлой жизни тоже не любил пионерлагерь. Не любил настолько, что как-то сбежал за неделю до окончания смены без вещей и почти сутки добирался домой, пока родители и милиция стояли на ушах.
— И чего ты хочешь? — спросил я брата.
— Не знаю, — протянул он. — А у тебя тут можно пожить?
Внутри поднялась тёплая волна радости. Но я сдержал себя.
— Поговорим с родителями и решим. Хорошо?
— Хорошо! — обрадовался он.
— Ну, иди, работай! А то батя опять смеяться будет.
Серёжка подхватил грабли и принялся ворошить подсохшую сверху траву.
Стук топора прекратился. Осина дрогнула, затрещала и повалилась, сминая толстыми сучьями мелкий подлесок.
Снова послышался стук топора — отец вырубал в стволе осины корытца для каменной соли.
Я улыбнулся, взял косу и пошёл вдоль опушки, стараясь не задеть лезвием кусты и тонкие стволы.
Часа через три мы решили отдохнуть. Я развёл небольшой костёр и подвесил над огнём закопчённый котелок. Щедро всыпал в кипящую воду душистых листьев лесной малины и чёрной смородины, куст которой рос в углу пожни. Добавил немного заварки.
Мы по очереди прихлёбывали горячий чай прямо из котелка и жевали бутерброды с докторской колбасой.
— Батя, у тебя знакомого ружейного мастера нет? — спросил я.
— А тебе зачем? С ружьём что случилось?
— Да нет, — покачал я головой. — Человеку одному надо помочь.
— Я спрошу. Позвони ближе к выходным.
— Хорошо.
Глава 17
— Ну, показывай своё жильё!
Отец вслед за мной вошёл в кухню и с любопытством огляделся.
— Неплохо устроился! Женской руки не хватает. Так матери и скажу — пока никого наш старшенький не нашёл. Деньги, что на свадьбу отложены, можно на новый мотор потратить.
Каждое отцовское слово как будто падающая с высоты дождевая капля, протачивало преграду в моём мозгу и будило воспоминания.
Вот и сейчас я вспомнил, что в этот год отец, действительно, купил новый подвесной мотор к своей самодельной лодке. «Нептун-23» вместо тихоходного «Ветерка-8».
Вслед за мотором вспомнил и саму лодку — широкую, собранную из берёзового шпона и оклеенную стеклотканью на эпоксидной смоле.
Вспомнил, как лихо летела лодка вниз по течению, когда мы выезжали на рыбалку в Ладожское озеро. И как тяжело она шла обратно. Я сидел на носу, укутанный в одеяло. Отец на корме, у румпеля. Встречный ветер бил ему в лицо, отец щурился, и глаза становились узкими, словно у китайца.
— Хочешь попробовать? — словно издалека донёсся неожиданный вопрос.
И я вспомнил тугое дрожание румпеля в своей, ещё детской ладони и ободряющую улыбку отца.
Вслед за лодкой в памяти мелькнул гараж. Он стоял на берегу реки Волхов, вниз по течению от плотины Волховской ГЭС. Здесь к обрыву жался длинный ряд гаражей. Они стояли так тесно, что можно было спокойно перепрыгивать с одной крыши на другую.
Гараж был двухэтажным. На первом этаже хранились лодка, мотор и рыболовные снасти. На втором была маленькая комнатка с диваном-книжкой, столом и буржуйкой. На столе стояла керосиновая лампа, которая при горении резко пахла.
Во время высокой воды мы прямо с крыши гаража ловили на удочки широкую, словно серебряное блюдце, густеру и чехонь, похожую на сверкающее сабельное лезвие.
В девяностые годы все гаражи разграбят. Они станут пристанищем бомжей и наркоманов, и постепенно выгорят дотла от пьяных пожаров.
— Батя, может, баню истопить? — спросил я отца. — Попаритесь! И ночуйте у меня, а утром поедете.
— Баню?
Отец на секунду задумался. Баню он любил.
— Нет, Андрюха, в другой раз. Мать ждёт. Давай-ка поедим, да и покатимся мы до дому. Когда там автобус?
Я взглянул на часы.
— Через два часа. Сейчас я макароны сварю.
Я поставил на плиту кастрюлю с водой для макарон. Рядом пристроил сковородку, на которую бросил несколько кусков кабанятины.
— Я вам мяса с собой положу.
— Надо же, — отец шутливо покрутил головой. — Новый добытчик в доме появился!
За ужином мы выпили по стопке водки из бутылки, которая с приезда генерала так и стояла в холодильнике.
Серёжка ел жадно, быстро. Мигом опустошил тарелку и посмотрел на кастрюлю. Я положил ему добавки.
— Ешь, растущий организм! Слушай, батя! Может, вы вместо лагеря Серёгу ко мне отправите, а? Он мне тут по хозяйству поможет.
— Для хозяйства хозяйка нужна, а не брат, — снова отшутился отец. — Поговорю, с матерью, решим.
Серёжка с надеждой взглянул на отца.
— Если до выходных у бабушки картошку окучишь, — строго добавил отец.
В этом году весна выдалась тёплая. Картошку посадили на майские, и она быстро взошла.
— Батя, так там целое поле! — возмутился Серёжка.
— А ты не спи до обеда. Встань пораньше — вот и сделаешь побольше.
— Батя! — вспомнил я. — Ты про ружейного мастера не забудь узнать, ладно? Очень надо.
Я проводил их до остановки и долго смотрел вслед пылящему «ЛиАЗу».
Наконец, автобус скрылся за поворотом. А тёплое чувство в груди никуда не делось.
Всю неделю я с утра до ночи пропадал в лесу. Подсчитал утиные выводки, которые гнездились в тростниках Песенки и на моём краю Елового озера. На кордоне у Дмитрия Константиновича было тихо. Ни машин, ни гостей. Изредка лениво взлаивали собаки — видно отгоняли ворон или сорок, которые норовили поживиться из собачьих мисок.
В гости к егерю-соседу я не пошёл. Отчего-то остался неприятный осадок от предыдущей встречи. Вроде и вёл себя Дмитрий Константинович приветливо, но было в нём что-то скользкое, неправильное.
На берегу Елового озера мне в голову пришла интересная мысль. Я решил с разрешения начальства поставить здесь небольшую избу. И охотникам на уток будет, где приютиться, кроме базы. И егерю можно заночевать, особенно зимой, когда не во всякую погоду доберёшься до деревни.
