не взрослым, а смешным.
Николай Григорьевич прижал локтем к своему боку папку — застегнул пуговицы под воротником пальто. Я увидел, как позади него, за окном, с крыши бесшумно осыпалась лавина снега. На пару секунд она спрятала от моего взора тёмно-серое небо и тёмные окна третьего учебного корпуса. Райчук падение лавины не заметил. Капитан не обернулся. Он рассматривал моё лицо, натягивал на руки кожаные перчатки. И словно над чем-то раздумывал. Николай Григорьевич взглянул мне за спину — туда, где шаркала шваброй по полу техничка. Сделал крохотный шаг мне навстречу.
— Я выполнил своё обещание, — сказал он. — Сегодня тебя из комсомола не выпрут. Можешь мне поверить.
Райчук ткнул меня в грудь пальцем, обёрнутым в тонкую чёрную матовую кожу перчатки.
И произнёс:
— Передай своей подружке: если она всё же откроет рот, то вы оба об этом пожалеете!
Он заглянул в мои глаза.
— Я вас уничтожу, — пообещал Николай Григорьевич. — Клянусь! Так ей и скажи.
Я не отвёл взгляда — рассматривал большие зрачки капитана КГБ, похожие на две чёрные дыры.
Спросил:
— Я должен сказать… кому?
Капитан хмыкнул, скривил губы — не улыбнулся: уголки его рта смотрели на мокрые плитки пола.
— Этой своей… поэтессе, — ответил Райчук. — Алине Константиновне Солнечной. Или кто там она теперь? Волкова?
Он покачал головой и сообщил:
— Я ведь ещё два года назад понял!.. Ещё когда Солнечная вместе со своей бабкой только перебралась в мой город. Почувствовал: рано или поздно это «Маленькое чудо из СССР» создаст мне проблемы! Не ошибся.
Капитан Райчук со мной не попрощался. Он резко развернулся на каблуках и совсем не строевым шагом (вразвалочку, словно устал) направился к ведущей на первый этаж лестнице. Его шапка чуть склонилась на бок и по-новогоднему сверкала, будто не влажная от растаявшего снега, а посыпанная блёстками. Я стоял около окна. Смотрел, как Николай Григорьевич раздражённо помахивал кожаной папкой. Слушал недовольное ворчание намывавшей в школьном коридоре пол технички. Чувствовал, что чужое настроение передалось и мне: я покусывал губу, щурил глаза. И злился из-за того, что не могу пойти вслед за Райчуком и уйти из этой поднадоевшей мне школы. Мысленно напомнил себе, что пообещал Алине не злить комсомольских лидеров. А потому решил: не пойду сейчас на улицу (и уж тем более домой), а вернусь в пропахший стиральным порошком душный класс на комсомольское собрание.
Около двери кабинета математики я остановился. Взялся за дверную ручку, но не надавил на неё. Взглянул на потёртые носы своих ботинок.
Услышал:
— … А чё тут непонятного-то? Котёнок герой и скоро получит медаль. А в десятом «А» учатся придурки!..
— За придурков ты сейчас схлопочешь!
— Громов, ты уже высказался! Дай сказать другим!
— Крылов никакой не герой!..
— Сергеева, ты уже высказалась. Сейчас говорят только члены комитета. А ты всего лишь староста десятого «А».
— Да всё тут понятно! Кравцова и Сергеева втюрились в Котёнка. А он гуляет с этой рыжей певичкой из «Солнечных котят»…
— Дура!
— Кравцова, попрошу без оскорблений! И не выкрикивай без разрешения. Ты не на базаре.
— Давайте уже голосовать! Всё ясно же!..
— А вот я так и не понял, за что Котёнок получит медаль…
— Мы здесь не медаль обсуждаем. А исключение Крылова из комсомола!
— Вы с ума сошли⁈ Какое исключение?
— Действительно! Этот… капитан сказал, что его Андропов медалью наградит!
— Не забывайте! У нас на повестке рассмотрение протокола первичной комсомольской организации! А не обсуждение ещё не полученной Крыловом медали!
— Вот и зря! Я бы про медаль послушал…
— КГБ ему медаль дают! А мы? Исключаем? Вы с ума сошли?
— Я тоже так считаю! За такую глупость мы с вами сами по строгому выговору схлопочем. С занесением в учётную карточку. И это накануне поступления в институт! Вам оно надо?
— Сколько можно болтать? У нас на сегодня есть и другие вопросы, помимо этих разбирательств с Котёнком. Так мы домой до утра не вернёмся!..
— Поддерживаю! Давайте уже голосовать!..
Я приоткрыл дверь — голоса в классе смолкли. Комсомольцы и задумчивый директор школы повернули в мою сторону лица. Я поправил очки. Заглянул в глаза школьников. Подумал: «Уже не злодей. Жизнь переменчива». Заметил улыбки школьников. Девчонки из десятого «В» и девятого «Б» вновь посматривали на меня с нескрываемым интересом. Парни из десятого «Б» при виде меня хмыкнули. А вот во взглядах Кравцовой и Сергеевой я прочёл нескрываемое недовольство (Лидочка встретилась со мной взглядом и тут же опустила глаза). Не порадовался моему возвращению и Громов: Василий с усмешкой смотрел на мой галстук, будто надеялся меня позлить. Я подмигнул Громову (Вася нахмурился), прошёл к парте и уселся на стул. Посмотрел на блестящий значок комсорга. Толстяк растянул влажно блестевшие губы — изобразил улыбку.
— Товарищи, — сказал он. — Начнём голосование.
Комсорг лизнул губы и взглянул поверх моей головы. Красный значок на его груди сверкнул, словно отполированный драгоценный камень. Толстяк сощурил глаза.
— Кто за то, чтобы утвердить решение первичной комсомольской организации десятого «А» класса об исключении комсомольца Ивана Крылова из рядов Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи? — сказал он. — Поднимите руки.
Справа от меня, будто праздничный салют, взметнулись вверх три руки: за моё исключение ратовали Кравцова, Громов и Сергеева.
— Сергеева, опусти руку! — потребовал комсорг школы. — Ты не принимаешь участия в голосовании. Ты не член комитета.
Я увидел, как Лидочка послушно уложила руки на столешницу, обвела взглядом класс и печально вздохнула. На глазах Сергеевой блеснули слёзы. Я невольно пожалел, что расстроил одноклассницу.
— Двое «за», — подсчитал толстяк. — Понятно. Теперь хочу увидеть голоса «против».
Он вскинул руку.
Позади меня прокатилась волна шорохов, но я не обернулся.
— Раз, два…
Я смотрел на щёки стоявшего около школьной доски толстяка. Тот шевелил влажными губами. Комсорг неторопливо водил по классу взглядом, кивал головой.
— Семь человек «против», — подсчитал он. — Воздержавшихся нет.
Толстяк посмотрел на Кравцову и Громова.
— Два человека «за», семь «против», — сказал он. — Комитет комсомола первой общеобразовательной школы подавляющим количеством голосов не одобрил решение первичной комсомольской организации десятого «А» класса. С этим всё ясно. Переходим к следующим пунктам нашей сегодняшней повестки.
Он взглянул на меня, сказал:
— Ты свободен, Котёнок. Больше
