— Ладно, — проговорил он наконец, — это вы планировали. А что решили?
Я развел руками.
— Если бы вы не выдвинули навстречу армию, я бы так и сделал. Но в ожидании большой войны я решил привлечь Кейдана. С его именем будет намного проще завоевать Сен-Мари. Так что Кейдан — король, вы — в изгнании. Но не слишком далеко. Так, в одно из своих имений.
Он задумался, по его лицу мне показалось, что размышляет не столько о том, как и где будет жить, если сдаст Сен-Мари, а как организовать оборону, мужчины не женщины, сдаваться не любят.
Я сказал в нетерпении:
— Герцог, мои армии направляются к Геннегау с четырех сторон! Решайте быстрее. Каждая минута ваших мудрых, как я уверен, размышлизмов стоит жизни пока простолюдинов в селах да одному-двум лордам, что ринутся защищать свое добро... но потом заполыхают и крупные города!
Он сказал глухо:
— Скажите честно, Ваше Величество... в чем подвох?
— Да нет подвоха, — заверил я.
— Но ведь, — сказал он в затруднении, — тогда из- за чего это вторжение? Если и трон вам не нужен?
— Мне нужен океан, — ответил я честно. — Боль-
той флот. Выход к островам, а их там тысячи тысяч. А за океаном еще земли...
Мелькнула мысль, что там у меня целый маркизат, но про этот материк лучше не заикаться даже лучшему другу, здесь все, что относится к Югу, — Древнее Зло.
Он проговорил в задумчивости:
— А-а-ах да... Вы же все силы отдавали флоту, чего я никак не мог понять. Тогда яснее. Разумеется, я приложу все силы, чтобы эти права оставались в неприкосновенности.
Я поморщился, сказал предельно учтиво:
— Герцог, давайте сразу расставим точки. Вы в почетной отставке. Это вежливое название изгнания. Я — король Великой Улагорнии и председатель Содружества Королевств, подписавших договор о ненападении и взаимной поддержке. Сен-Мари, разумеется, вступит тоже. Как человек чести, вы должны устраниться от всякой общественной деятельности и выращивать розы. Не знаю, почему все так настойчиво твердят про эти розы, будто ничем другим нельзя заняться на покое.
Он слушал настороженно.
— Разумеется, Ваше Величество, я не буду вмешиваться в дела королевства.
Я поморщился, он все время ведет себя так, словно и в отставке может направлять курс государственного корабля в ту или иную сторону.
— Делами королевства, — добавил я, — занимается, как помню, Совет. И будет заниматься в тех случаях, до тех пор... может быть, не будем пока говорить о Родриго? Я милостиво буду курировать Совет Королевства. Вы же понимаете, подобная мера напрашивается.
Он кисло поморщился.
— Ну да, невеселое зрелище Совет, указы которого игнорируются... Я все понял, Ваше Величество. Фактическим правителем будете все равно вы.
— Но юридически, — напомнил я, — система власти не изменится. А в подобных делах главное — сохранить лицо. Честь и достоинство не будут не то что попраны, но даже задеты!..
Он вздохнул в последний раз.
— Хорошо. Я готов подписать соглашение от имени королевства. В конце концов, пока что его возглавляю я. А вы... от имени Великой Улагорнии?
Я изумился.
— А она каким боком к Сен-Мари?.. Нет, конечно. От имени Содружества Королевств! Демократичных, гуманных, исповедующих общечеловеческие ценности, данные нам Господом. Надеюсь, вы не против Господа?.. Ах да, я уже спрашивал... Но, наверное, что-то же заставило меня спросить? Вы в каких отношениях с церковью, ваша светлость?
Он буркнул:
— В общепринятых. Я не высовываюсь... ни в одну сторону. Если ваши армии уже высаживаются с кораблей, дайте им, пожалуйста, приказ оставаться на месте.
— Утром стулья, — сказал я, — вечером деньги. В смысле, сперва подпишем договор. Вы в самом деле уполномочены ставить подпись?
Он кивнул.
— Разумеется.
— И Совет не заявит, — поинтересовался я, — что таких полномочий вам не давал?
Он выпрямился, ответил гневно:
— Тогда я не буду возражать, если вы вторгнетесь и перевешаете членов этого Совета!
Я потер ладони.
— Отлично. Эй там, кликните сэра Альбрехта. Он, помимо того что заведует контрразведкой, еще и канцлер...
На этот раз сэра Альбрехта искать пришлось дольше, я усердно угощал герцога лучшим вином и под- кладывал изумительно приготовленное мясо животных, о которых он и не слышал.
Альбрехт вошел, поклонился, я сказал сразу:
— Дорогой канцлер, несите проект договора. Сэр Вирланд, я уверен, ничего здесь обсуждать и особо оговаривать не надо. Нет-нет, я вовсе не намекаю на огромную армию за моими плечами, что и так будет разочарована быстрым заключением мирного договора, совсем без войны и красивых подвигов... просто здесь только пункты, от которых я отступать не намерен. Кстати, моя подпись там уже стоит.
Он нахмурился, подписание такого договора слишком смахивает на капитуляцию, что на самом деле так и есть, но я даю возможность ему сохранить лицо, что в рыцарском мире важнее не только почестей и земель, но даже жизни.
Альбрехт с непроницаемым лицом наблюдал, как герцог ставит подпись, посыпает ее мелким золотистым песком, сам взял лист и помахал в воздухе, чтобы чернила быстрее высохли, а затем положил в ложку комочек красного сургуча, подержал над свечой, пока тот расплавился и начал шипеть по краям.
Мы с герцогом наблюдали, как он очень осторожно капнул дважды, захватывая края наших подписей, а мы, выждав чуть, вжали перстни в быстро застывающую красную массу, оставив четкие оттиски печатей.
Альбрехт с огромным удовольствием оглядел лист договора с четким расположением всего трех абзацев,красиво и каллиграфически точно расположенными подписями и бьющими в глаза красными печатями.
— Готово, — сказал он и добавил: — К вящей славе Господа!
— Да вы иезуит, — пробормотал я, — хотя об этом еще не догадываетесь... Герцог, поздравляю вас. Этот день будет поворотным моментом в истории Сен- Мари. Я вижу бесконечное процветание...
Мысль о Маркусе я подавил так быстро и жестоко, что герцог, надеюсь, не заметил моего секундного помрачения. Он задумчиво изучал наши подписи, придавленными красным, как пламя пожаров, сургучом, и, казалось, на его лицо падает зловещий багровый отсвет, а лицо такое, словно слышит лязг металла, конское ржание и крики насилуемых женщин Сен-Мари.
Когда Вирланд в сопровождении сэра Ховарда Ка- стельвана и сэра Глена Силендборга отбыл от шатра переговоров к своей свите, я с великим облегчением потер ладони с такой силой, что там едва не вспыхнуло пламя.
— Свершилось!.. Сен-Мари наш. Без войны.
Альбрехт и Норберт долго смотрели ему вслед.
— Их свои же не разорвут? — поинтересовался Норберт. — Они так рассчитывали на свое превосходство в силе.
— Какое превосходство, — ответил Альбрехт, — когда у нас, судя по словам Его Величества, нашего сюзерена, здесь тысяча армий. Им только стоит дунуть разом, все Сен-Мари сметет!
Норберт покачал головой.
— Его Величество... человек особенный. Я бы ни за что не мог бы врать так искренне и вдохновенно, глядя прямо в глаза, не моргая и не краснея. Это дар!.. Конечно, не Божий.
Альбрехт поинтересовался:
— Ваше Величество, вы меня каким-то иезуитом назвали. Это что?
— Иезуит? — переспросил я. — Один молодой рыцарь, которому в бою отрубили ногу, и потому он не мог даже скакать на коне, долго искал, чем заняться, пока не придумал особый рыцарский орден, члены которого не носили ряс и ничем не отличались от всех остальных, кроме того, что тайно следовали своему уставу, в котором были вот эти знаменитые слова: «К вящей славе Господа», «Все средства допустимы, если во имя великой Цели» и «Штиль хуже самой сильной бури». Они и назвались иезуитами.
— Гм, — сказал он, — про штиль особенно нравится.
— Правда? — спросил я. — Тогда вы очень молоды, граф.
— Надеюсь, — ответил он скромно. — А вам больше нравится «Все средства хороши...»?
— Если ведут к великой цели, — сказал я сердито. — Не надо, граф, обрывать, не надо!.. Это вообще- то верно. Все средства или почти все хороши и оправданны.
— Или почти все, — повторил он задумчиво, — пустячок, а все меняет.
— Мир меняют молодые, — заверил я. — Старики уже знают, что все молодые... да и старые тоже — дураки, с ними каши не сваришь, все тлен, потому ничего и не делают, а мы знаем меньше, потому беремся и делаем! А что сделали криво или косо — потом поправим. В смысле — потомки поправят, им тоже что-то да надо делать, раз уж природа на них отдохнет, а на дальних еще и оттянется.
— Ну да, — согласился он, — главное, все сломать и сжечь, чтобы место освободить! А потомкам останется совсем пустяк: выстроить новый мир.
— Не выстроить, — огрызнулся я, — а достроить по мелочи. Выстроить и сами сумеем. Готовьте армию к выступлению!.. Как только Кейдан сойдет на берег, его сразу в седло и — в Геннегау. Мы и так засиделись.
Они переглянулись. Альбрехт пробормотал:
