Погони не было видно. Однако несколько раз Телемах замечал конные разъезды. К счастью, в лабиринте окружающих древних скал было несложно укрыться самим и спрятать лошадей.
Они начинали движение в сумерках и ехали до темноты. Последние дни луна росла, так что, если на небе не было облаков, они могли продолжать путь в ее тусклом свете. Глубокой ночью они делали небольшой привал и вновь седлали лошадей, едва на востоке брезжил рассвет. Они двигались очень медленно и осторожно и останавливались, когда тени редких деревьев становились короче их собственной высоты.
Днем они прятались в какой-нибудь расщелине между скал. Телемах отправлялся в разведку и на охоту, а Артемисия возилась со своей драгоценной скрижалью, стараясь определить их местоположение на карте. И ее наблюдения не очень обнадеживали. В редкий день им удавалось преодолеть более сотни стадий, зачастую — существенно меньше.
Недоверие первых дней между ними ушло. Но отношения продолжали оставаться какими-то странными. Напряжение оставалось. В каждом слове Артемисии Телемаху слышалась скрытая насмешка, пренебрежение или даже снисхождение. И это бесило больше всего, хотя он, конечно, старался не подавать виду. Масла в огонь его неприязни добавляло ее бесконечное раздражающее всезнайство. Стоило ему обронить какое-то слово, упомянуть какой-то предмет, она начинала рассказывать о нем и могла говорить бесконечно. Свойства минералов и небесных тел, особенности рельефа, законы природы, повадки животных — всё это она могла обсуждать буквально часами.
“Как размножаются ежики… — внутренне кипел Телемах, слушая очередную лекцию. — Ты попробуй поймай хоть одного! А потом мне расскажешь!” Но он сдерживал себя и старался говорить как можно меньше. Хотя стоило признать, что порой слушать Артемисию было довольно интересно. Знания девушки действительно были необычайно глубоки и разнообразны. Правда, иногда Телемах терял нить ее рассуждений и просто наблюдал, как она болтает, поминутно поправляя лезущий в глаза непослушный локон или трет пальцем свой вздернутый нос.
Однако оживленность ее рассказов таяла с каждым днем. На Артемисию стало больно смотреть: впалые щеки, острые скулы, голодный блеск в глазах. Их скудные припасы давно закончились, а охота почти ничего не приносила. Через дюжину дней стало понятно, что им жизненно необходимо пополнить запасы, а значит, придется выйти к людям.
Очередной замеченный Телемахом поселок находился на проезжем тракте. Этой узкой, разбитой, петляющей между скалами колее было, конечно, далеко до Царской дороги, вымощенной каменными плитами, но всё же было видно, что ей пользуются достаточно часто. Дорога уходила на северо-восток. А значит, им было по пути. Телемах долго наблюдал из-за скалы, разглядывая бредущих по дороге редких путников. Несколько раз по ней прошли обозы телег, запряженных широкорогими быками. Один раз протрусила кавалькада солдат.
Дорога шла через небольшую деревеньку — россыпь невзрачных глинобитных лачуг. Невысокое здание с плоской крышей на краю поселка было, очевидно, центром притяжения. Возле него спешились стражники и остановился небольшой караван, состоящий из груженых большими тюками верблюдов и мулов.
Телемах следил за деревней несколько часов, затем вернулся к Артемисии.
Услышав его рассказ, она воспрянула духом:
— Что будем делать?
— Надо как-то раздобыть еду.
В глазах девушки мелькнул огонек интереса:
— Как?
Телемах почесал затылок:
— Можно попробовать ночью стащить пару куриц…
Артемисия фыркнула:
— Этого хватит максимум на три дня!
— Да… этого, конечно, мало… — вздохнул Телемах. — И, главное, нужно найти хотя бы мешок овса для лошадей, а лучше пару мешков. Иначе они долго не выдержат…
— Может, купить? У нас же есть деньги?
Телемах кивнул. Харилл успел сунуть ему кошелек, полный золотых персидских дариков и византийских серебряных трезубцев. Этого хватит, чтобы купить припасов на год вперед. Вопрос только в том, как это сделать, не привлекая внимание. Он скептически оглядел свой истрепавшийся, выцветший на солнце плащ. Нет… Он одет как эллин. Впрочем, так же, как и Артемисия. Её голубой обтрепанный диплакс и обветшалый пеплос явно указывали на ее греческое происхождение. В центре Персидского царства появляться в таком виде вредно для здоровья.
— Может быть, поймать какого-нибудь здешнего олуха? — предложил Телемах. — Раздеть, связать — и готово! Надену его рваньё и отправлюсь в трактир или куплю припасы у какого-нибудь крестьянина.
— Ты по-персидски и двух слов связать не можешь! — фыркнула Артемисия. — Любой деревенский простачок сразу поймет, что ты чужак!
— Ну и ладно. Мало ли чужаков бродит по дорогам царства?
— Гораздо меньше, чем тебе кажется!
Телемах вздохнул и поскреб подбородок.
— Может, наоборот, мне переодеться и отправиться туда? — задумчиво протянула девушка. — Я хорошо говорю по-персидски…
— Клянусь Зевсом, я тебе этого не позволю! Это самоубийство!
— Не разговаривай со мной в таком тоне! — вспыхнула Артемисия.
— А ты не предлагай глупостей!
— По-твоему, я глупая?
— Нет. Просто это глупая идея!
Артемисия отвернулась и насупилась.
Повисла напряженная тишина.
Наконец Телемах предложил:
— А чего мы, в общем-то, мучаемся? Я ночью проберусь в какой-нибудь дом и возьму всё, что нужно.
— Ты не сможешь сделать это незаметно!
— А я и не буду… незаметно — хмыкнул Телемах, многозначительно поигрывая мускулами.
— Те, кого ты ограбишь, всё расскажут о нас! И персы поймут, где мы!
— Расскажут, если останутся в живых…
— Ты с ума сошел? Я не позволю тебе убивать безоружных людей!
— Мне не требуется твоего позволения, — отрезал Телемах. — Тут простой выбор: или мы их, или они нас. Я выбираю наши жизни.
— Это преступление! — возмутилась Артемисия.
— А то, что случилось с тобой, не преступление? Тебя схватили и насильно привезли сюда. Теперь тебя преследуют персидские солдаты. По сути, это война, а мы на территории противника. Значит, любой встречный нами перс — враг, и по всем законам его можно убить без зазрения совести.
— Раз уж мы заговорили о законах войны, — холодно возразила Артемисия, — то враг — это тот, у кого есть оружие в руках или кто явно намеревается напасть на тебя. По нашим законам, мирное население не может считаться врагом. Разве тебе не объясняли это на ваших дурацких солдафонских курсах? Или там учили только резать глотки мирным жителям?
Телемах посмотрел на нее круглыми глазами, а потом не выдержал и прикрыл их ладонью.
— У них есть царь, который вероломно напал на нас… Который хотел украсть главное сокровище Византия… — продолжил Телемах, собравшись наконец с мыслями. — Ты же не будешь отрицать, что он наш враг?
— Нет, — нехотя выдавила девушка, — не буду…
— А они подчиняются этому царю, выполняют его приказы, платят ему подати, принимают всё, что он им говорит! Эллины бы никогда не допустили подобного обращения и восстали против тирана! А эти… — Телемах брезгливо махнул рукой в сторону персидского поселка. — Эти безропотно терпят! Значит, они все виновны и им нет оправданий!
— И значит, можно убивать без зазрения совести? Даже женщин, детей, стариков?
Телемах насупился и промолчал.
Артемисия продолжала наседать:
— Враги? А где пределы этой вражды? Где ее граница? Если рассуждать, как ты, то нужно убивать всех! Понимаешь? Кровная месть без начала и конца!
— Это природа войны и природа человека!
— Природа человека? — насмешливо переспросила Артемисия. — Природа человека — это свобода, а не смерть!
— Моя природа, как и любого настоящего воина, — это готовность умереть ради свободы! — возразил Телемах. — Я готов умереть сам и потому имею право забирать жизни врагов!
— А также решать, кто враг, а кто нет?
— Разумеется.
— Значит, ты знаешь, как отличить добро от зла? — неожиданно спросила Артемисия.
