- Кого за себя оставляете? Леонова?
- Да. Пантелея, причём без всякой приставки «И.О.».
- Толковую себе смену подготовили, Георгий Олегович, — явно обрадовался моему выбору Лаубе. — Пантелей — милиционер грамотный, далеко пойдёт. Не удивлюсь, если и его Москва к себе переманит. Там таких любят.
- Всё может быть, Константин Генрихович.
- Настю сразу с собой возьмёте?
- Хотелось бы, — признался я, — но не могу. Надо на месте сначала обустроиться, а потом её вызову вместе со Степановной.
Мы с Настей заранее обсудили этот вопрос, она знала, что Степановна для меня, всё равно что мать.
Судя по тому, что информация будущего тестя не удивила и он не стал задавать вопросов, Константин Генриховичу тоже был в курсе наших планов.
Дальше мы душевно посидели и поговорили за столом. Я снова много шутил, стараясь, чтобы старому сыщику не было грустно и скучно. Как отец взрослой дочери, я его прекрасно понимал. Сам когда-то выдавал Дашку замуж. После свадьбы вернулся в разом опустевшую квартиру, лёг на диван и долго не мог заснуть, понимая, что отныне она не будет ждать меня дома и видеться с ней станем не кажий божий день, а хорошо, если раз в неделю. И такая тоска проняла, что хоть волком на луну вой.
Всё-таки не чужой человек, доченька, кровинушка моя… Столько лет были вместе. И пусть с мужем ей повезло, всё равно трудно было отдавать в другую семью моё любимое чадушко. Как от сердца отрывал. В прочем, почему как? Действительно отрывал от «товарища Сердца», готового взорваться на полдороги.
Перед выходом обнял и крепко, уже по-хозяйски, расцеловал Настю.
- Буду скучать, — сказала она.
- Я тоже.
- Приходи вечером к нам, ужинать.
- Приду. Пока не уехал, постараюсь проводить как можно больше времени с тобой. И… береги папу, пожалуйста. Он у тебя замечательный человек. Такие один в миллион рождаются.
Она кивнула. В её глазах были слёзы, надеюсь, радости.
Три дня пролетели как один миг. Пантелей сразу оправдал мои надежды, схватывал на лету все нюансы. Было приятно наблюдать, как старательно и методично погружается он в новую работу. С таким начальником милиции Рудановску повезло.
Правда, на какое-то время пришлось оторваться от дел: приехал журналист из «Правды».
Молодой, худощавый, одетый с иголочки — чувствовался в нём определённый лоск, в тонких круглых очках.
- Кольцов Михаил, — представился он. — Работаю в отделе печати Наркомата иностранных дел, параллельно пишу фельетоны и очерки для нашей партийной газеты — «Правда». Вы, я так понимаю, Быстров Георгий — гроза преступного элемента. Давайте знакомиться.
Я пожал ему руку. Его фамилия была мне знакома ещё с детства. Даже не верилось, что вижу перед собой живую легенду советской журналистики. Его родной брат прославился как знаменитый карикатурист Борис Ефимов.
- С удовольствием. Если не секрет, вы к нам приехали, чтобы фельетон написать или очерк?
- Как дело пойдёт, — улыбнулся он. — Мне столько о вас рассказывали, что даже не верится. Буду проводить собственное расследование.
- Всегда пожалуйста. С чего начнёте?
- С чашечки чая — найдётся для меня? Можно без сахара, лишь бы покрепче.
- Добудем, — опередил меня Леонов.
Он улыбался во все свои тридцать два зуба.
Кольцов был не первым представителем «масс-медиа», с которым мне приходилось иметь дело, но короткий разговор показал, что я нарвался на матёрого зубра, и возраст — что-то около двадцати с хвостиком, тому не помеха.
Похоже, первоначально Кольцов был настроен по отношению ко мне довольно скептично, явно не верил во все те «подвиги», что я успел натворить в должности начмила Рудановска, но постепенно скепсис его развеивался, и он уже начал смотреть в мою сторону с явной симпатией.
Разумеется, я старался не выдавать ему секретов оперативной работы, по возможности пользовался туманными формулировками, однако Михаил быстро оценил масштаб проделанной работы.
- Товарищ Быстров, у меня просто нет слов. За короткое время вы сделали так много, что тут не очерк писать надо, а целую книгу! — По его возбуждённому взгляду я понял, что журналист вдохновился.
- Рановато, — засмеялся я. — Ещё не заслужил. К тому же короткая форма сейчас важней.
- В каком смысле? — не понял он.
- Да в таком. Я хочу с вашей помощью организовать широкую общественную дискуссию.
- Даже так? — гость из столицы был заинтригован по самое «нехочу». — На какую тему?
- Профессиональную. Речь пойдёт о тех людях, которые могут помочь милиции и уголовному розыску, но мы зачем-то сами отталкиваем их от себя.
Видя его непонимающий взгляд, я пояснил:
- Давайте поговорим о «старой гвардии» — тех, кто честно ловил преступников в дореволюционные времена. Мы не имеем права терять такие кадры.
И я начал излагать собственные мысли, подкрепляя их фактами из собственных расследований. Вспомнил ту неоценимую помощь, которую нам оказал Константин Генрихович Лаубе и его великолепный Гром, рассказал о вкладе в поимку всякой сволочи Аркадия Ильича Зимина, как тот готовит себе смену.
- Но ведь не все спецы такие, — заметил Кольцов. — Среди них наверняка хватает врагов советской власти. Взять их на работу в милицию, простите, всё равно, что пустить козла в огород.
- Многие из этих «врагов» на самом деле обижены властью, скажу больше — они имеют все основания на то, чтобы обижаться. Но времена скоропалительных решений прошли, необязательно горячо рубить шашкой направо и налево, надо вдумчиво подходить к каждому случаю. И где-то даже извиниться перед людьми за допущенные ошибки.
- Вы это серьёзно?
- Конечно. Способность признавать собственную неправоту и вести регулярную работу по исправлению ошибок, сделает власть крепче и справедливей. Мы заранее отсеиваем спецов, выгоняем их со службы, сокращаем, а взамен порой принимаем тех, кому здесь не место. Наверное, стоит серьёзно заняться этим вопросом.
- Вы затрагиваете очень большой пласт, — заметил Кольцов.
- Да. И делаю это совершенно сознательно. Знаете, есть ситуации про которые говорят — не могу молчать. Это такой случай.
- Знаете, а ведь я с вами соглашусь, — кивнул Кольцов. — По работе мне приходилось сталкиваться с разными вещами, включая огромную несправедливость. Наш долг исправить это, пока не поздно. Так что я буду готовить не просто очерк, а целую серию. Думаю, редактор пойдёт мне навстречу. Но, — он лукаво улыбнулся, — идея написать о вас книгу, меня не оставила. Так что впереди у нас будут ещё встречи. Тем более, вы ведь тоже уезжаете в Москву.
- Уезжаю, — подтвердил я.
- Тогда до вас будет проще добраться, — заключил Кольцов.
Я слышал про него разное. Многие клеймили его чуть ли не как главного пропагандиста своего времени, но как раз в таком качестве он и был мне нужен. Кто сказал, что пропаганда — это всегда плохо?
Расстались мы весьма довольные друг другом.
Судебное заседание по преступлениям Семёнова и Шубина было назначено в тот же день, в который я купил билет на поезд из столицы нашей губернии в столицу республики.
Сначала зашёл поговорить и попрощаться со своими из губрозыска, встретил и хорошо поговорил со Смушко, узнал всё ли благополучно с его племянником. Оказывается, тот уже уехал домой, переполненный впечатлениями и желанием перевестись к нам на службу.
Так и бывает: был человек — как человек, а потом вдруг стал ментом, усмехнулся я про себя.
Посидел и выдул целый чайник крепкого чайку с Гибером, Полундрой и Чалым, повспоминал наше славное прошлое и помечтал о не менее славном будущем.
За приятным разговором не сразу сообразил, что опаздываю на заседание, поэтому, когда спохватился, то почти побежал.
Дело двух уродов было из числа таких, что в моё время называли резонансными». Слушалось оно в здании губернского драмтеатра. Несмотря на большое помещение, все желающие поприсутствовать, попасть внутрь не смогли, и потому возле здания ошивалось довольно много публики, за которой следил чоновец в лихо заломленной будёновке.
