– Жив воевода, – весело скалясь, начал рассказывать Прохор. – Он вместе с Кузьмой в трюм забрался, там наш урман такую пробоину сделал… того и гляди потопнем.
– А Федька? – морщась от боли, продолжал расспрашивать Андрей.
– Ты, государь, помолчал бы, – стал увещевать князя Прохор, – за Кузьмой уже послали, он тебе мигом раны заштопает. Ишь опять щеку распластали, изверги. И бок у тебя дырявый, и стегно порезано. Хорошо хоть не порублено. Заживет до свадьбы.
– Не трынди, – устало велел Андрей, укладываясь на узкую кровать в узкой и невысокой каюте капитана навы. – Так что с Федькой?
– А бог его знает. Можа, живота лишили, а можа, ранен наш Федька. А то и вовсе утоп. Во! И Кузьма пришел! – обрадованно произнес новгородец при виде бывшего кузнеца и лекаря по совместительству.
– Помоги бронь сымать, – деловито распорядился Кузьма, обращаясь к новгородцу.
Когда князя освободили от доспеха и срезали одежду, Кузьма осмотрел раны на теле Андрея. Видно, что-то не понравилось ему, раз он недовольно поджал губы.
– Там, на фусте, в каюте ларец, принеси его, – попросил Андрей Прохора.
Без антибиотика не обойтись, да и обезболить не помешает.
– Утопла галера, – буркнул Прохор.
– Цыц, – цыкнул Кузьма на Прохора. – Ты не бойся, князь. Сейчас все сделаем, заштопаем так, что краше прежнего станешь.
– Куда уж краше, – не согласился Андрей. – Фуста, значит, потонула?
– Вернее погорела, – поправил государя Кузьма, доставая из котомки пузырек. Стеклянный, разумеется. – Булат ее отогнал к берегу и притопил, чтоб не сгорела.
– А рабы? – озаботился Андрей судьбой гребцов, совершенно забыв, что большинство из них погибло в самом начале боя.
– Утопли, кто жив еще был, – Кузьма широко перекрестился, потом сунул к губам Андрея флакон. – На-ко испей-ка.
Андрей глотнул мерзкую настойку, и сразу перед глазами все поплыло. Князь закрыл глаза и провалился в пустоту.
– Ты чем опоил государя? – забеспокоился Прохор.
– Зелье хорошее, у тазиков купил на всякий случай. Ишь ты, пригодилось, – Кузьма дал понюхать настойку новгородцу. – Только не пей, – предупредил он.
– Мерзость, какая, – поморщился Прохор.
– Айфун из мака Сийах хашхаш[54], так называют его персы, – объяснил Кузьма, начав обрабатывать князю раны.
Пришел в себя Андрей уже в каменном мешке с узким окошком, рядом с князем сидел старик в монашеском одеянии.
– Где я? – спросил Андрей, поднимая голову.
– Очнулся? Вот и хорошо, – обрадовался старик и, не отвечая, шустро сиганул за дверь.
Не закрыл монах дверь. Значит, он не пленник. Но где он? Вопросы, вопросы. Андрей попытался сесть, и у него это получилось. Даже голова не закружилась. Он оказался совсем голым. На боку – чистая повязка, на бедре еще одна, место укуса намазано какой-то дрянью с мерзким запахом. Андрей принюхался, не понять, что за дрянь. Щека заштопана и тоже намазана какой-то мазью.
В келью, а это место Андрей решил считать монашеской кельей, ворвались сразу несколько человек: Булат, Лука, Кузьма и Ерошка вместе с полубоярином-полумонахом Вострой саблей. Все радостно гомонили, искренне радуясь выздоровлению князя.
Когда возгласы поутихли, воевода начал свой рассказ.
– Кады армата жахнула, башенку нашу ядро развалило. Булата придавило, да не шибко сильно. А тут мы кошки закинули и сцепились, да вот только все гребцы, кто был с этого борта – погибли, кто еще цел был. Веслами хребты изломало.
Ну, мы гранаты давай швырять, а фрязины горшки с маслом кидать, полыхнуло знатно. Ну, мы полезли, значит. А схизматики, гореть им в гиене огненной, давай известь швырять. Тут гранаты рванули, сразу стало полегче. Да вот, только с замков стрелы метали вдоль борта, побили многих. А тут ты на корму влез и учинил там резню. Федька следом за тобой взобрался, вдвоем вы и побили схизматиков.
Урман наш с баннеретом на пару борт рубили, в пролом и забрались. Жаль, коней погубили, хорошие скакуны были. Да только иначе никак, те огонь, почуяв, взбеленились. А тут ты свалился на фрязинов, строй им поломал. Мы нажали, и Данила мачту завалил на носовой замок. Вот и весь сказ, – на этом воевода закончил рассказ.
Уже потом Андрей узнал, что абордаж обошелся им дорогой ценой. Бог с ней, с фустой, ее вытащили на берег. Монастырь помог быками. Заделали пробоину и отбуксировали в укромную бухту у монастыря. Наву отогнали туда же. Вострая сабля помог договориться с настоятелем монастыря. После сражения недосчитались многих: лишились обоих башелье, один заживо сгорел, облитый маслом, второй получил каменюкой по бацинету и свалился в воду. Камнем ушел на дно. Прохвост видел, как это случилось. Рене, кстати, тоже ранен. Словил болт в плечо. Кость раздробило. Себастиана насадили на пику, Федька получил удар в спину тесаком. На парне турецкая куртка была, из кожи, так шибко сильный удар был, не оберегла бронька. Пока еще не умер Федька, но до сих пор лежит в горячке.
В итоге на ногах осталось только треть людей, да еще столько же ранены. Каждый день кто-нибудь да отдает богу душу. Грузины с харасанцем тоже не пережили схватки. Бились крепко, первыми на борт навы поднялись и держались, пока остальные не подмогнут. Из гребцов, решивших поступить к Андрею на службу, никто не выжил. Такие вот дела.
Всю команду навы умертвили, легату Шателен башку снес по велению воеводы. Вострая сабля по этому поводу долго бранился с Лукой, друзья-товарищи даже за бороды оттаскали друг друга. Потом успокоились, но Вострая сабля еще долго выбуривал Луке за опрометчивое решение воеводы. А Луке что? С него как с гуся вода. Зато уверен воевода, что у Шателена обратной дороги нет. Крестился баннерет по православному обычаю – то хорошо, но кто ему мешает перекреститься обратно? Бывали случаи, и не раз. А теперь никуда Жорж не денется.
Грамотки похищенные нашлись в каюте легата, там же сундуки стояли с похищенным серебром. Его уже пересчитали, недостачу выявили, о чем Ерошка составил грамотку и заставил Луку от имени князя поставить свою подпись на ней. Воевода не слишком опечалился – это дело поправимое, на поднятой фусте серебра много, восполним недостачу.
Пока Андрей набирался сил, наву отремонтировали и перестроили, теперь в ней уже не узнать прежний корабль. Настоятель любезно выправил на кораблик документ. У монахов, пару лет назад, затонула нава, пожертвованная монастырю одним богатым греческим купцом перед своей смертью. Затонувшая нава была построена зимой 1429 года в арсенале Кафы. А захваченная нава, по имевшимся документам, построена в той же Кафе, но на пять лет раньше. Даже строил корабли один мастер, по одним и тем же чертежам.
Настоятель старался помочь не забесплатно, конечно. Пришлось Андрею делать вклад. Князь подарил монастырю обгоревшую фусту, ремонт обойдется в копеечку, но все же это галера, ее продать всегда можно. Груз навы Андрей решил продать на месте, как только доберутся в столицу империи. Воевода недовольно ворчал, но Андрей смог убедить Луку Фомича в необходимости продажи. Андрей заглянул в листок с записанными мерами, переведенными в понятную ему систему мер.
– В Чиприко, где добывают соль, кафинский модий соли стоит почти два аспра. Понятно, что кафинских, – Андрей стал убеждать воеводу в выгодности продажи товара именно в Трапезунде. – В Кафе, как ты видел, за тот же модий платят пять аспров. Сечешь?
– Ну?
– Баранки гну. В стольном граде императора за трапезундский модий дают шесть аспров.
– Один аспр всего и навару, – быстро подсчитал в уме воевода.
– Лука, ты дурак? – разозлился Андрей. – Ты соль покупал?
– Нет.
– Так чего споришь со мной?
– Соль и дома нужна, – возразил воевода. – Без нее никак нельзя.
– Лука, у нас шестьсот бочек соли, ты представляешь, сколько это пудов?
– Как-нибудь дойдем до дому, – упрямо гнул свое Лука.
– Смотри, Лука. Если мы переведем трапезундский счет в кафинский, то получим шестнадцать целых восемь десятых аспров Кафы за кафинский же модий. Усек?
– Богато, – опешил Лука.
– На обратном пути просто зайдем в Чиприко и купим соль на месте. По два аспра! Сечешь?
– Ладно. Продавай, – воевода махнул рукой. – Только помни, серебро есть не станешь, когда жрать неча будет.
– Ну, спасибо, воевода. Спасибо, что разрешил, – съехидничал Андрей.
Андрей понимал, что воевода по-своему прав, просто мыслит Лука другими категориями. Категории – категориями, а простой арифметический подсчет возможных прибылей от продажи соли отрезвил Андрея не хуже алкозельцера. Захваченный груз, по предварительному подсчету, едва тянул на девяносто четыре сома. Если вычесть ввозную пошлину в двадцать аспров с тюка или бочки товара, то получится в сумме шестьдесят сомов, да на налог с продажи – три сома, то останется у князя-торгаша чистой выручки тридцать один сом. Это еще по-божески, купец-то еще за фрахт платит, а сумма фрахта на соли достигает пятидесяти процентов. Хорошо, когда натурой можно рассчитаться за перевозку, тогда прибыль купца чуток повыше окажется, но все равно торговля тяжелыми товарами чистой прибыли приносит сущий мизер.
