Повисло молчание, несколько секунду мы слушали только дерганое, со всхлипами дыхание рыжего.
— Я согласен… — после недолгих раздумий хрипло выдавил Борис, заламывая руки до хруста.
— Ах ты, скотина! — не выдержала Ксения и вцепилась в рыжие патлы. — Так все-таки ты его убил!
Общими усилиями нам удалось оторвать женщину.
— Я же ради нас это сделал! — шмыгал носом рыжий. — Он тебе изменял. Я знаю! А я люблю тебя, дура!
— Ненавижу, — прошипела Гребешкова и попыталась вновь наброситься на бывшего любовника.
Я встал у нее на пути:
— Спокойно, он уже признался и понесет наказание по закону. А вы впредь будьте внимательнее при выборе пассии.
Женщина фыркнула, и, всхлипывая, вышла из комнаты.
— Значит, так, Боря, — я смотрел прямо в глаза рыжему, будто гипнотизировал и давал установку. — Сейчас сядешь со мной в машину. Доезжаем до УВД. Идешь в дежурную часть и говоришь, что хочешь написать явку с повинной по убийству Гребешкова. Они вызывают прокурорского следователя, ты все расскажешь про кортик, выдашь его. На проверке показаний покажешь на месте происшествия, как и где прирезал Гребешкова. В общем, расскажешь всю правду сам, в суде это зачтётся.
— Ага, зачтется, — по пошедшим красными пятнами веснушчатым щекам струились слезы. — Он же друг мой был… А я... Такую падлу, как меня, к расстрелу, наверное, приговорят.
— Любовь зла. Про мотив тоже расскажешь. Все, поехали. За свои поступки надо уметь отвечать.
* * *
На следующий день я навестил городскую прокуратуру. Вот и Галин кабинет. Дверь чуть приоткрыта.
— Тук-тук! Можно? — я вошел внутрь. Галя вздрогнула, на вытянувшемся от тревоги лице появилась усталая улыбка.
— Андрей… Входи. Хорошо, что ты пришел. Есть разговор.
— Что-то вид мне твой не нравится, — я плотно прикрыл за собой дверь. — Ты ночью спала?
— Да какой там, — махнула она рукой. — Подкинул ты мне вчера подарочек. Почти до утра провозиться пришлось. Кортик обыском изъяли. Следы крови на нем присутствуют. Экспертизу в СМЭ назначила, проверку показаний на месте провели. Гребешкову допросила, запросы долгоиграющие наклепала, вот так и время пролетело.
— Спасибо, оперативно сработала. Ну, сама понимаешь, дежурному следователю я не мог этого Воробьева доверить. Хрен знает, что у вас за гадюшник теперь здесь творится. Без обид. Обещал я Боре, что доживет он до приговора.
— Думаешь, Сафонов его не достанет в КПЗ?
— А зачем ему это? Сама подумай. Свидетель против него — оказался убийцей. Его слово против подозреваемого в тяжком преступлении. Он — подполковник МВД. Теперь всяко отбрехается.
— Да он и так бы отбрехался, бумажку-то злополучную, тобой обещанную, мы не нашли в сейфе. Дело совсем дрянь. Думаю, Горин с подполковником заодно был. Дальше хуже будет… — Галина осеклась, опустив глаза, шмыгнула носом.
Так, началось в деревне утро.
— Ну, говори уже, что случилось?
— Из Москвы звонили, по Горину. Понимаешь, у него репутация кристально чистая была, отец фронтовик, герой войны. В общем, давят на нас, Андрюш…
— Не понял?
— Боюсь, как бы тебя крайним не сделали.
— Дело у тебя, закон, что дышло.
На такие мои шуточки Галина нахмурилась, конечно. Впрочем, она и до этого не улыбалась.
— Пока у меня, но могут изъять из производства, если что-то не понравится. Просто, видишь, какое дело. Мент продажный — это для Союза ещё сносно звучит, хоть и неприглядно. А продажный прокурорский работник, который за соблюдением законности блюсти должен, да еще и несостоявшийся убийца — сам понимаешь, катастрофа в масштабах страны.
— Ты думаешь, системе проще сделать виноватым меня?
— А ты как сам считаешь?
— А я пока в справедливость немного верю… Это все ваши подковерные игры. Думаю, прокурор города руку приложил. Может, и он с Сафоновым заодно.
— Может, и так, — Галя вздохнула и отрешенно посмотрела в окно, будто хотела вырваться на свободу, на улицу, — только что я сделаю? Я человек под приказом. Что скажут, то и выполняю.
— И меня арестуешь, если прикажут?
— А что делать? Откажусь — дело из производства заберут, другому, более сговорчивому всучат. Уж лучше ко мне на допросы будешь ходить. Вместе думать будем.
— Все так плохо? И сколько мне гулять осталось?
— Не знаю… Думаю, что завтра-послезавтра за тобой уже конторские придут.
— Что ж. Спасибо, что предупредила…
— Я вот, что подумала, ты схоронись где-нибудь. На работу ко мне не ходи. Связь будем держать по телефону. Никто не подумает, что ты мне на рабочий звонить будешь.
— Спасибо, Галь. Не забуду…
— Не за что. Я ведь знаю, что до истины только ты докопаться сможешь. За Глеба Львовича, за себя… А из СИЗО ты ничего не сделаешь. Лучше в бегах, так хоть руки развязаны будут.
— Ты как всегда права. За меня не волнуйся. Есть у меня надежное местечко, где бурю переждать можно.
— Отлично. Адрес только мне не говори. Не дай Бог, случится что с тобой, и меня винить будешь…
— Адрес я никому не скажу. Я теперь волк-одиночка. Как раньше…
— Когда — раньше?
— Да было время…
Как ей всё объяснить? Ни к чему и пытаться.
— Береги себя, Андрюш…
— Прорвемся. Ты мне телефон свой напиши. И домашний, на всякий случай. Если конторские тоже завязаны, то этот проверить надо будет, может, уже на прослушке. И адрес свой домашний. Да не ручкой пиши, женщина!
— А что такое? — удивилась Галя.
— А то, что если меня возьмут с писулькой такой, на тебя подозрение тоже упадет. Почерк-то твой окажется. На машинке пишущей текст набей. К такому не подкопаешься. Мало ли, где я его отпечатал.
— Так запиши своей рукой.
— Не работает пока еще. Мелкая моторика не восстановилась.
— Ясно, — Галя быстро набила на модной электромеханической машинке с шильдиком «Ятрань» нужную мне информацию. — Готово… Только домой ко мне звони в самом крайнем случае. Все-таки муж у меня…
— Так он, вроде же, груш объелся?
— Другого пока нет, — тяжко вздохнула следователь, будто что-то вспомнила.
* * *
Из прокуратуры я вышел с поганым настроением. Мало того, что сам теперь под прицелом, еще и Сафонов по убийству фарцовщика не при делах оказался. Вот этот эпизод выбивался из моей концепции. Теперь ясно, почему Горин опознал Гребешкова. Сказал, что дело по его убийству у него сейчас в производстве, когда я Галине при втором моем визите в прокуратуру фотокарточку убитого ей показывал. Получается, смерть спекулянта ни с фарцой, ни с темными делишками власть предержащих не связана. Кстати, молодой следак еще сказал тогда, что убитый к Дубову приходил. Два раза… Блин. Ни хрена не понимаю. Он же должен был быть в курсе, что Сафонов фарцовщиков крышует. Ведь Сафонов же послал его меня убить. Или нет? Блин… Совсем меня запутали, коррупционеры хреновы.
Но Демьяна из ревности прирезали, это факт. А не из-за его заявления на тогдашнего главу участковых. И все-таки это не критично. Один кирпичик выпал из моих выкладок, остальные на месте. Пазл пока и без этого складывается.
* * *
Я забарабанил по двери. Три длинных, два коротких стука. Наш старый условный сигнал. За дверью тяжелые шаги. Щелчок замка и скрип старых петель.
— Привет, тезка, — улыбнулся я, глядя на Медведева. — На побывку бойца примешь?
— Опять? — скривился тот, но посторонился и внутрь меня пустил. — За что меня Бог наказал? Я теперь всю жизнь ментам помогать буду, что ли?
— Не гунди. Там, — кивнул я наверх, — все тебе зачтется.
— Не верю я в рай, Курсант.
Я всё ещё стоял в ботинках, не торопился вторгаться.
