Им владели самые сильные эльфийские маги, затем древние магистры привезли их в качестве трофеев из руин великой цивилизации, но к восьмому веку по тевинтерскому летоисчислению хромой маг уже не припомнит ни одного рабочего экземпляра. А в век Дракона, как и бывает с этим безумным столетием, Корифей смог разыскать такую сферу, принадлежавшую ни много ни мало эльфийскому богу, которая и «нашептала» ему про все эти скрытые святилища и древние заклинания. Сегодня Безумец видит перед собой ещё одну.
Стоя на краю резервуара, но не спеша пока касаться содержимого, мужчина глянул на своё отражение в, на первый взгляд, обычной воде и усмехнулся. Размышляя об Источнике с практичной стороны, без всякого этого религиозного наития, с которым говорил Абелас, магистр отметил, насколько же Митал оказалась дальновидна и хитра. В отличие от противников, которые как зеницу ока оберегали свои сферы — немаловажный фактор их могущества — она создала не просто неиссякаемое хранилище знаний, а придала ему способность к самостоятельному пополнению. И чтобы всё функционировало без её постоянного надзора, она укрепила его статус идеологически. На стеле во дворе храма была надпись про «halam'shivanas» — «сладостную жертву долга». Оно означает потерю индивидуальности ради цели и долга. Именно индивидуальность, себя, жрецы и теряли, когда в конце жизни приходили сюда, чтобы слиться с массивом знаний и отдать ему свой накопленный жизненный опыт, тем самым Источник пополняя. И шли они на такую жертву преисполненные гордостью, без сомнений и страха, как и положено идеологически подкованным.
Безумец назвал такой ход гениальным в своей простоте и эффективности. Свидетельства чужого мастерства по работе с сознанием масс, который раскинулся перед ним, вызвал восхищение, но также… смятение.
Магистр стоял на самом краю и не решался пока сделать даже шаг. Мёртвая гладь искусственного водоёма, однако, не была безжизненной: Источник ощущался… голодным. Он казался способным поглотить в свои, на первый взгляд, неглубокие пучины любого, даже хромого сновидца, если тот будет неосторожен. Не зря в названии древнейшего артефакта используется слово «скорбь»: весь этот массив знаний от начала и до конца построен на смерти истинно верующих.
Знали бы долийцы, что их всеми почитаемая Мать оказалась очень бережливой: даже мёртвым подчинённым нашла применение, не дала просто уйти на покой. И после этого ещё Тевинтер считают более кровожадным. Там хотя бы на ресурсы отправляли рабов, представителей чужой (по их идеологии — низшей) расы, тогда как эванурисы — своих соплеменников, верных и беззащитных последователей. Безумец не мог это не отметить и снова ухмыльнулся. И главное, вся жертвенность по итогу оказалась бессмысленной, потому что Источник тысячелетия просуществовал без надобности, а теперь достанется шемлену. Впрочем, это плохо для эльфов, а вот у мужчины от подобного аж дух захватывало. Он всю жизнь потратил на поиски знаний в эльфийских развалинах, а сейчас эти знания, в неизмеримом количестве, лежали перед ним, буквально на ладони. Ну как тут устоять и удержать в себе юношеский восторг?
Но Безумец не был легкомысленным и опасность понимал. Слова Абеласа о том, что шемлен едва ли способен постичь эти знания, были сказаны неспроста — мужчина чувствовал силу этой магии, её мощь, и точно мог сказать, что для того, кто впустит её в своё смертное тело, дороги назад не будет и он уже никогда не будет прежним. Но разве это причина для хромого магистра, который и так уже понимает неизбежность собственной смерти? Сдастся ли его тело скверне, или Якорю, или Источнику — какая разница? Главное все эти знания достанутся ему и только ему. К чему он и стремился. Всю свою безумную жизнь.
Не пугали мага и предупреждения о созданной защите от посягательств, о легенде, что испивший из Источника станет слугой Митал. Магистр не уповал на веру о правдивости этой «легенды», считая, что, объективно, такая защита должна существовать, но он не верил именно в религиозность этого подчинения. Нет у них в мире ничего возвышенного, выходящего за рамки понимания смертных — есть только Тень и её магия. Древние Боги — это не достижимые сущности, а вполне реальные драконы, которых можно убить обычным оружием. Создатель — это не вездесущий, безмолвный бог, а просто фантазия, следствие нужды тедасцев в поддержании в своей душе веры, придании жизни и смерти духовного, а не только биологического смысла. Ну а эльфийские боги — это просто остроухие маги, с чрезмерно раздутым эго и властолюбием. Поэтому нет никакого «служения» Митал — есть просто магия подчинения, прародительница школы энтропии, которой богиня решила защитить свою собственность. И магия это осмысленная, реальная — она не является чистой магией Тени. Ну и разве она может остановить мага, который владеет Якорем и который уже нарушил неписанные законы мира: выжил тринадцать веков в Тени и смог вернуться?
В итоге сновидец ещё больше подстегнул себя подобными измышлениями и, ни о чём не сожалея, хотел наконец вступить в неприкосновенный водоём.
— Она может подарить тебе покой, и ты об этом знаешь.
Слова, неожиданно нарушившие его блаженное одиночество, даже заставили мага растеряться: он был удивлён тем, что его смогли так быстро догнать, ведь по расчётам он давал себе больше времени. Однако секундное волнение сошло, когда мужчина догадался, чей это был голос: существа, что ещё быстрее птицы может блуждать по пространству. Повременив со своим «возвышением», Безумец глянул в сторону и увидел знакомого мальчика в широкополой шляпе.
— Коул, не лезь, — вопреки своему нежеланию злиться на существо такой дотошной природы, эти слова мужчины всё равно вышли грубыми, потому что невозможно не злиться, когда так глупо и комично отрывают от столь судьбоносного момента.
— Я хочу понять, — но мальчик, ожидаемо, эту грозность не заметил, продолжая смотреть на сновидца в упор, не моргая. Духа в гляделки точно не переиграть. — Ты вступаешь по пути скорби и не оглядываешься назад.
— Как я и делал всю жизнь.
— Ту жизнь, когда считал, что незачем оглядываться. Никто не ждал позади. В этом ты нашёл своё спасение. Но сейчас совсем не так как раньше: изменился мир, изменился и ты. Но отторгаешь это и вступаешь в неизвестность. Как умеешь, как привык.
Мужчина постарался одёрнуться, сбросить наитие, призрачные слова, что проникали куда глубже слов обычных, реальных. Но дух не сдавался.
— Но это не выход. Теперь не единственный выход.
— И как, по-твоему, было бы лучше?
— Остановись. Оглянись. Впервые за множество лет.
Помимо настойчивости слова Коула были пропитаны почти детской простотой, лёгкостью. Будто отойти от старых установок действительно проще, чем хочется магу
