Взглянув на солнце, я немного успокоился, вроде успевал. Конь фыркал и водил ушами, чувствуя кровь, но, послушный моей воле, бежал дальше. Я морщился, натёртая седлом задница и ляжки ощутимо болели, но сделать ничего было нельзя. Главное — успеть! Доскакав до пруда «часовых», я швырнул в осоку мешок с головой фон Крацлау и направил коня к густому кустарнику, росшему вокруг раскидистой ивы.
Глава 20 Любовь и смерть.
Барон Пьер фон Врошек спешил поскорее разделаться со всеми делами, от которых ощутимо несло кровью. Свою выгоду он уже получил и сегодня отправил любимую дожидаться его в Прагу. Главное, после всего, что будет, остаться в живых.
Доскакав до пруда возле замка, он увидел, как с противоположной стороны приближается одинокий всадник. Вглядевшись, он узнал его, это был тот самый странный московит. Ну, что же, значит, всё идёт по плану, барон! И он выехал навстречу всаднику.
Не успев подъехать к иве, я заметил барона и поскакал к нему.
— Всё готово?
— Да, можно ехать. Герцог ждёт. А вы сами готовы?
— Да! — я тронул поводья.
Медленной трусцой мы поскакали к замку, возле которого уже резвились скоморохи, под их дудку плясал и медведь.
— Тюр-лю-лю, тюр-лю-лю, — надрывалась свирель, дразня зверя.
— Аргх, аргх, — рычал медведь и бил себя огромными лапами по морде.
Возле них стала собираться толпа и хохотать, наблюдая за проделками медведя. А тот старался, как мог, отрабатывая сытый обед. Со стен замка смотрели стражники, отпуская шуточки, предлагая медведю кого-нибудь загрызть.
Медведь их не понимал и по-прежнему плясал, стоя на задних лапах. Скоморохи не обманули, и это радовало. Я не стал сразу подъезжать к воротам замка, а свернул к своим людям. Не таясь, сказал им по-русски.
— Как медведь устанет, начинайте новое представление, как и договаривались.
— Не сумлевайся, боярин, — ощерив в улыбке белые зубы, заверил молодой скоморох. — Усё сделаем, развлечём и животину, и зрителей. Токмо они уже зреют для того, чтобы поиздеваться над зверем.
— Пускай зреют, мишка им покажет, почём фунт лиха и что зверей нужно уважать.
Кивнув скоморохам, я поехал к воротам, улыбаясь во все свои тридцать два зуба и при этом беспрерывно болтая по-русски и неся откровенную ахинею. Врошек один раз взглянул на меня и пожал плечами. Чешский, хоть отдалённо и похож на русский, но весьма отдалённо, и он так ничего и не понял из того, что я сказал.
Нас беспрепятственно запустили во двор замка, где мы слезли с лошадей. Я поправил чехол ружья на лошади и оставил её стоять во дворе. А сам направился вслед за бароном. Дорога наша лежала через разные помещения и, пройдя весь первый этаж, мы поднялись на второй. Буквально сразу от лестницы начинался большой зал неизвестного назначения. В конце зала находился огромный камин, в нём тихо тлели угли, отбрасывая пугающие тени на стены. Возле камина стояло глубокое кресло, и в нём, видимо, кто-то сидел.
— Господин! — тихо произнёс Врошек. — Я привёл московита.
— Хорошо. Ты можешь идти, Пьер, а московит пусть подойдёт сюда.
Я сделал несколько шагов и остановился перед камином. Неверные языки слабого пламени плясали в полутёмном помещении. Чёрные тени бродили по старому и сморщенному лицу герцога, и только его живые глаза показывали, что ещё не всё так плохо. Цепко и пристально они шарили по моему лицу.
— Так это ты московит?
— Да, это я, я прибыл из Смоленска.
— Угу, далеко отсюда, кхе-кхе. А что делаешь здесь?
— Торгую.
— Угу, а не этими ли жемчужинами? — герцог раскрыл свою ладонь, и я увидел две жемчужины, те, которые продал в числе последних в Кракове. Я застыл.
— Это не мои. Я продавал речной жемчуг, — по-русски ответил я. — А вы держите морские. Отродясь в Смоленске таких не видел.
— Странный у тебя говор, московит. — Слышал я речь московских, она не такая, более гладкая, и на А напирают. А у тебя отрывистая, будто лаешь ты, аки собака. Может быть, она и не родная тебе?
— А я не московит, я из племени вятичей. Может, слышал когда, город на севере — Хлынов? Вот я оттуда.
— Нет, не слышал, московит. Не слышал я о Смоленске, и о Хлынове тоже. Удивлён, что у вас вообще есть города. А замки есть?
— Замков нет, — признал я.
— Ммм. Ну, тогда рассказывай о своей стране, а я послушаю. Долгую жизнь я прожил, многое повидал, но ещё больше хотят слышать мои уши. Любопытен я, жаден до историй и приключений воинских. Рассказывай.
Я вздохнул, и, облокотившись о стену, стал рассказывать о России. Рассказывал долго, врал часто, думал много. В горле пересохло, ноги затекли от неудобного стояния, и я замолчал. Герцог даже не удосужился предложить мне кресло для усталых ног и седалища, что горело адским огнём от потёртостей.
— Ганс! — крикнул герцог, — принеси нашему гостю пива.
Я поморщился, опять пива, не хочу. Из сумрака внезапно выплыл старый воин и, взглянув на меня, кивнул своему господину.
Через мгновение раздался его скрипучий голос, и вскоре послышались торопливые шаги прислуги. Невысокий парень вручил мне огромную деревянную кружку с холодным пивом. Я поднял её к лицу, в нос ударила волна запаха знакомого хмельного напитка.
«Проверяет что ли?» — мелькнула в голове мысль. Я прошептал слова сильного контрзаклинания и сразу за ним заклинания поиска ядов. Но пиво было чистым. Приложившись к кружке, я стал пить его крупными глотками. Допив до половины, я отстранился.
— Хорошее пиво. Окосим или Пльзеньский праздрой?
Герцог засмеялся, словно закашлялся.
— Кхе-кхе-кхе, а ты не испанец, это точно, но и не московит. Ты дьявол без роду и племени. Монахи варили это пиво. Я никак не могу тебя просчитать, а такого я давно не чувствовал, уже и забыл когда. Да, и убери повязку со своего глаза, я вижу, что ты не окривел. Хе-хе. Старого Фридриха ещё никому не удавалось обмануть.
Я пожал плечами, и то хорошо, что не испанец, но каков старик?! Всё видит или чувствует, сволочь…
— Вы вольны думать, что хотите, но меня сюда направили власти Московии, поэтому и возникают некие вопросы ко мне. Но вам опасаться нечего. И я плохо вижу двумя глазами, а одним, наоборот, просто отлично, — соврал я.
— Нечего! Кхе-кхе. Ганс, а нам не пора ли пообедать?
Снова возник прислужник, выслушал и, кивнув, ушёл распорядиться. Через некоторое время меня вывели из залы и отвели в столовую. Туда же пришёл герцог и, усевшись напротив меня, дал возможность себя рассмотреть.
Когда-то бывшие голубыми глаза сейчас выцвели и стали похожи на ледяные иголки, что вонзались в сердце любому, дерзнувшему в них посмотреть. Я дерзнул, и мне не понравилось. После пристального взгляда в душе возникло чувство гадливости, а старик рассмеялся своим кашляющим смехом.
— А ты решительный, московит, и опасный. Немногим было дано посмотреть мне в глаза, а из этих большинство не выжили. Фридрих фон Крацлау не Себастьян де Сильва. И дёрнул же меня чёрт назвать своего старшего Себастьяном! — чертыхнулся старик. — Ганс, зачем я его так назвал?
Выдвинувшись из-за его плеча, верный вассал произнёс.
— На этом настаивала ваша почтенная супруга.
— А, Гертруда! Да, было дело, умерла старая ведьма три года назад. Я до сих пор обхожу её могилу стороной, а то, не ровен час, встанет и нападёт на меня. Хе-хе. А ты ешь, ешь, обед у меня всегда вкусный, я стараюсь выполнять долг хлебосольного хозяина. Немногие удостаиваются чести обедать со мной вместе и немногие переживают этот обед. Хе-хе.
— Почему? — я спокойно выслушал про графа де Сильву, неторопливо пережёвывая пресную пищу.
— Обманывают, сволочи. Вон, ты тоже повязку носишь на глазу, а глаз-то здоров. А врать ты умеешь, не спорю, и лицо «держишь», молодец…
— Так импозантней, — отмёл я его намёки. — Люди расслабляются и можно воспользоваться скидками на товары, и меня, как я уже говорил, прислал царь Московии.
Я снял повязку, которая только мешала мне.
