— Я ее боюсь. Что мне делать, Гермиона?
— Как минимум, разъяснить подробнее. Знаешь, когда я однажды на обеде вычислила, что Невилл говорит про профессора Флитвика, у меня была, так сказать, реперная точка, от которой можно было строить догадки и предположения. Сейчас же ты можешь говорить о ком угодно. Разве только местоимение четко указывает, что пугающий тебя объект женского пола.
— Да ты же тоже на нее постоянно поглядываешь. Только тебе хорошо, она не на твоем факультете учится…
— А, та конопатая первокурсница. Да, странный ребенок. Но чтобы прямо пугаться…
— У нее глаза, как у змеи. Даже страшнее. Змеи улыбаться умеют и вообще хорошие. А эта… Уставится и смотрит. Знаешь, как в Омене. Маленький ребенок, но смотрит из него на тебя что–то большое и черное. А от улыбочки — мороз по коже продирает. Я однажды в темноте ее смешок услышал. Тьма, легкие шаги и тихий такой детский смешочек. И опять только тьма и тишина. А потом опять шаги. Так я потом, ты только не говори никому, — Гарри склонился еще ниже над котлом так, что мы стукнулись макушками, — я под одеяло залез с головой и до утра вылезти боялся. Так до самого рассвета просидел, таращась в темноту. А она, кажется, приходила и стояла на пороге нашей комнаты. Гермиона, так страшно было! И жарко очень под одеялом.
— Гарри, ты не преувеличиваешь? — следуя взрослому шаблону спросила я. Взрослые должны быть скептиками. Монстров же в шкафах не бывает. Ага, и волшебства не существует. И против воли вспоминался давящий, ненавидящий взгляд первокурсницы, от которого на самом деле становилось не по себе. Это мне, несколько раз издалека девчонку увидавшей. А Гарри с ней на одном факультете, там и не скрыться толком никуда.
Чем больше времени проходило с того разговора в подземельях, тем неспокойнее становилось у меня на душе. Уже к ночи того дня я тоже не могла заснуть. Бедный Гарри. Надо же, какой кошмар! Я отлично помнила фильм «Омен». И помнила того милого ребенка с черным взглядом. Страшно. Я накручивала себя, вспоминая каждый жест, каждое движение маленькой слизеринки. Но ничего толком вспомнить не смогла. Вроде бы она на пару минут задержалась под Распределительным Колпаком. Как это бывает, когда студента можно распределить сразу на несколько факультетов и нужен диалог, чтобы выбрать точно. Кажется, ее не очень любят однокурсники. Сторонятся. И определенно есть в ее взгляде, устремленном на Гарри Поттера что–то жадное, ревнивое… голодное. Ох, боженьки, дайте до утра дожить! Надеюсь, мальчишки забаррикадировались там в комнате? А утром обязательно нужно сходить к профессору Гринграссу и узнать — бывают ли в магическом мире одержимые бесами.
С утра я попыталась расспросить о девчонке Драко. Он всегда и обо всех в магическом мире знает. Лаванда тоже может много порассказать, конечно, но Малфой хорош тем, что слухов избегает, выдавая только факты. Ну и редкие предположения, которые для него настолько очевидны и достоверны, то их можно не колеблясь принимать на веру.
— Драко, слушай, а ты случайно не знаешь, что за девочка постоянно таращится на Гарри. Нехорошим таким давящим взглядом. Такая, знаешь, худенькая, конопатенькая.
— Уизли, что ли?
— Нет. При чем тут Уизли? Я же говорю — девочка, первокурсница…
— Рыжая, конопатая, в дешевой одежде и с потрепанными учебниками… — тем же тоном, качая головой подхватил Драко. — Говорю же тебе — Уизли. Седьмая по счету. Это семейство плодится, как свиньи. Или даже — как рыжие тараканы.
— А ты видел таракана? Серьезно? В мэнорах и так бывает?
— Эй!
— Знаешь, не очень хорошо так вот о людях говорить.
— Знаешь, ты спросила, я ответил. Эта твоя привычка всех подряд сирых и убогих защищать — тоже, знаешь, мало кого в восторг приводит.
— И о каком из моих поступков ты сожалеешь? — нахмурилась я, вспоминая, как героически прятала Малфоевскую тетрадку.
— Ни о каких. Потому пока и молчал. — Буркнул Драко, явно вспомнив о том же самом.
Что–то я не проснулась еще. Срываю утреннее раздражение на друзьях. Ай–ай–ай, не хорошо как!
— А ты не замечал за ней странного? — помолчав, все–таки решила не прерывать разговор я.
— Ты с утра меня специально так расспрашиваешь, чтобы повод поругаться был? Сейчас я опять что–то не то отвечу, а там, слово за слово…
— Нет–нет. Мне правда важно знать. И еще — ты слышал, бывают в магическом мире одержимые?
— Бывают. Точно совершенно. Мне перед первым курсом отец целую лекцию прочел, что делать, если на тебя напал одержимый.
— Это после первого сентября, что ли? Квиррелл одержимым был?
— Э. Ну, да. Так и есть… почти. В общем, «да» на оба вопроса. А при чем тут наш неслучившийся профессор?
— Да вот, почудилось нехорошее.
— Про рыжую? Шутишь!
— Увы, не шучу.
— Жалко, крестный уехал! Он бы ее быстро раскусил! А может профессора Блэка озадачим? Он же из темного старинного рода. Наверняка умеет и изгонять, и подселять по мере необходимости.
— Я вообще–то к профессору Гринграссу думала обратиться…
— Гринграсс перед проверкой может сообщить Уизли наши имена. Если она одержимая, дух нас с тобой запомнит и будет искать. В снах и наяву. А если нет — пигалица пожалуется братьям. Как тебе идея войны? Там одни близнецы чего стоят. А ведь кроме них есть еще Персик и Ронникинс. Но если ты настаиваешь, чур, Рончик моя жертва.
— Остынь–ка, кровожадный наш. Давай, еще чуть подумаем. Да не на пару, а пригласим и главное заинтересованное лицо. Он, кстати, и профессору Снейпу написать может, и профессора Блэка озадачить. И с невыразимцами в прошлом году подружился. Может, напишет им? Пусть что–нибудь посоветуют.
Пожалуй что, уже становится традицией — все мои кипения и бурления заканчиваются пшиком. Ну, да так все равно гораздо лучше, чем проморгать что–то серьезное.
В этот раз, по крайней мере, «спасатели» обошлись без ненужного шума. Приехал мистер Джонс. Повидал Гарри, поболтал со мной. Обсудили с ним ритуалы, он подарил мне книгу на приближающийся День рождения. Шикарное издание с крайне маленьким тиражом — всего тысяча экземпляров. О шаманах и их вкладе в современную ритуалистику. Я поделилась своими переживаниями об общине оборотней. На том и закончился недолгий визит невыразимца. Раскланялся с профессором Флитвиком и директором Слагхорном и уехал. А после прислал мне письмо, что одержимости никакой нет. Девочка нормальная (в пределах статистической погрешности). Остерегаться ее стоит. Но только потому, что она на беду влюбилась в Гарри Поттера. Не в нашего Гарри, а того придуманного мальчика, о котором ей рассказывала сказки любимая мамочка. Влюбилась–то как бы понарошку, а вот ревнует очень даже по–настоящему. Все остальное — случайные совпадения и наши с Гарри выдумки.
А было все так:
Отправилась Джинни Уизли на Слизерин, чтобы быть рядом со своим кумиром. И решила ночью на него на спящего полюбоваться. Шла и думала: «Как хорошо, что лестница в комнаты мальчиков не замагичена». Даже рассмеялась от осознания этого счастливого поворота судьбы. А герой не спал. Он вообще зря так подолгу не спит. Вот и дома, еще у магглов он совершенно напрасно подсматривал, когда дядя с тетей ночью смотрели «Омен». И вместо любовного пыла или там возмущения от бесцеремонности девицы Уизли, чуть от страха заикаться не начал. И подружка его магглорожденная то же кино посмотрела и туда же — одержимость, опасность.
Самое опасное — получить от конопатой первокурсницы посылку с гноем бубонтюбера, какие шлют соперницам многие ревнивые барышни. Но это легко предотвратить. Чтобы почту проверять, есть специальное заклинание. Профессор Флитвик наверняка не откажет…
И профессор, разумеется, с радостью показал нам заклинание. Мы его разучили, отработали под присмотром и взяли в привычку проверять так письма. Абсолютно все, даже от родителей (в смысле, нам пока только от родителей письма и приходили, но надо же на чем–то тренироваться). На этом все посчитали ситуацию исчерпанной и поспешили забыть о «Деле конопатой первокурсницы». Как выяснилось в дальнейшем — очень зря мы это сделали.
Дела оборотней шли все хуже. Появились первые пострадавшие всерьез. Те, кому пришлось обратиться за медицинской помощью. Которую им с неохотой оказывали медики при Азкабане, поскольку раны оборотни получили в силовом противостоянии с представителями власти. А власть очень не любит, когда на нее с кулаками бросаются.
Я пыталась как–то задействовать свою избранность. Может быть, как–то к Магии опять воззвать надо? Что мы там делали?
Но (при том, что в целом ситуация меня возмущала) чувство справедливости заставляло отметить, что виноваты обе стороны. И каждые в той же мере по–своему правы. Руки опускались. Хотелось махнуть на все и оставить их разбираться между собой самостоятельно. Идеальным виделся выход, который предложил наставник — с адресной помощью моему другу и его отцу. Но мистер Эванс не бросал стаю, а мы не могли спокойно смотреть на беды Гарри — Маугли. К мальчишке уже применили какое–то нехорошее заклинание, но что это было он упрямо не говорил. Лежал возле нашего костра, свернувшись клубочком, и молчал, поднимая голову только для того, чтобы съесть очередную шоколадную лягушку. Малфой, кажется, скупил их все, сколько было в Хогсмиде. Уж не знаю — карманных денег у него столько или все мальчишки скинулись?
