Жора представляет меня своей сестре, куда же без неё. Она без супруга, а было бы интересно.
Несколько раз за вечер замечаю Новицкую танцующую с Большаком. Хм… Но за Платонычем охотятся не только прекрасные дамы. Жора обнимает его за плечи и что-то внушает. Я направляюсь к ним, но меня перехватывает Ирина.
— Егор, послушай… Я не права была, прости, пожалуйста…
Я поднимаю на неё удивлённые глаза:
— Что ты, милая, тебе не за что извиняться. Уж точно не передо мной. А этим козлом я займусь, не беспокойся. Я знаю, где его найти…
— Егор, послушай…
— Ирина Викторовна, вот вы где! — подплывает к нам добродушный толстяк. — Позвольте вас похитить ненадолго.
— Конечно, Всеволод Андреевич…
Я улыбаюсь и иду к Платонычу.
— Это максимально год, может, и меньше, — убеждает его Жора. — Дурова заберут в Госплан. Это уже решено. Я думаю, полгода, но может быть чуть дольше, как там место освободится. Смотри.Сейчас ты возглавишь управление. Министру ты понравился, в академии уже учишься, в торговле всю сознательную жизнь. Руководитель с кучей благодарностей. Министр сказал, что возьмёт тебя. Плюс ты за эти шесть-десять месяцев войдёшь в курс, сориентируешься в министерстве. Управление козырное, будешь на импорте народного потребления. Вокруг тебя знаешь сколько нужных людей крутиться будет? Заведёшь знакомства и дружбу, и они тебя тоже поддержат, вытолкнут наверх. Понимаешь?
Жора замечает меня и поворачивается ко мне:
— Что скажешь, Егор?
— Я скажу, что это отличное предложение, мне очень нравится. Но я не дядя Юра. Посмотрим, что скажет он. Только замечу, что Трыня может до конца учебного года пожить один. Я за ним присмотрю. Думаю, он только рад будет, и в Москве его не нужно будет никуда пристраивать. А к следующему учебному году видно будет.
— Жора, — Большак напряжённо соображает. — Предложение шикарное, действительно. Сколько могу думать?
— Сегодня и завтра. А, и послезавтра, воскресенье же. Короче до понедельника. Десятого утром должен дать мне ответ. Я надеюсь, что он будет положительным.
— Я тоже, — соглашаюсь я и отхожу от них.
Я подхожу к Злобину, Куренкову и Скударнову.
— Иди-иди сюда! — подзывает меня Куренков.
— Бить будете, папаша? — смеюсь я.
— Это, значит, ты меня сосватал? — шутливо хмурится он. — А мне-то почему ничего не сказал?
— Ну, а вдруг бы вы не согласились? — улыбаюсь я. — Сказали бы, нет и точка, и никому не смей говорить об этом. Я бы не смог преступить ваш запрет. А так видите, как хорошо всё вышло. Даниил Григорьевич меня благодарить будет, я же вас знаю, Роман Александрович. Вы один из самых надёжных и ответственных людей из известных мне. И опять же, чего колебаться? Дочь вы на ноги поставили, она уже самостоятельно плывёт в этом мире. Первый секретарь горкома, блестящее будущее и жизненный успех. Тьфу-тьфу-тьфу. Чего раздумывать, бросайтесь вперёд, пока молоды и полны сил. Послужите Родине на новом участке. Я так думаю.
Они все ржут:
— Да ты демагог, Брагин, но поёшь сладко. И пойдёшь далеко.
Хотелось бы…
— Стараюсь, товарищи. Как вам мероприятие, кстати?
Я подзываю Бакса, чтобы он послушал, что они скажут.
— Блеск! Молодец, Егор! Надо было Олимпиаду тебе доверять.
— Слыхал, Миша? — усмехаюсь я. — Всегда говорил, что ты талант, ещё в прошлой жизни.
— Ты что, — смеётся Скударнов, — в переселение душ веришь?
— Как в частный случай поиска земного предназначения, — улыбаюсь я в ответ. — Так что, принял Роман Александрович ваше предложение?
— Принял, куда ему деваться — кивает Злобин и улыбается хитро, как Де Ниро.
Я подхожу к Ферику и Абраму, заметив, что они освободились, поговорив с какой-то шишкой.
— Фархад Шарафович, — киваю я, — что скажете? Как вам мероприятие?
— Отлично, Егор. Я вот Мамуке уже выразил сердечную благодарность. Чудесный вечер. Могли бы, конечно, вместо «Машины времени» «Аббу» привезти или «Бони М».
— В следующий раз так и сделаем, — смеётся Абрам.
— Молодцы, ребята, — одновременно трясёт нас за плечи Ферик. — Я доволен, но это ничего не значит, главное, люди довольны, большие люди, а это уже кое-что. Значит, будем работать, всё отлично будет. Поздравляю! Жаль, Айгюль не смогла приехать. Дела. Поехала, ну, ты знаешь.
— Да, мне тоже очень жаль. Передайте ей огромный привет от меня.
— И от меня, — улыбается Мамука Георгиевич. — От меня побольше.
Я выхожу на террасу и смотрю на ночную Москву, лежащую у моих ног. Я смотрю на шпили исторического музея, далёкие купола Василия Блаженного, флажки арсенальных башен и горящие рубиновые звёзды Троицкой, Никольской и Спасской.
Чудесное, восхитительное зрелище.
От этих звёзд идёт особенное, нереальное, практически волшебное свечение. Оно проникает в моё сердце и заставляет его чувствовать тепло, волнение и возбуждение. Верной дорогой идёте, товарищи!
Глядя на них, на эти звёзды, я словно заглядываю в будущее и вижу долгий и трудный путь. Но сейчас я не испытываю сомнений. Я знаю, этот путь будет освещаться сиянием кремлёвских рубинов и значит, мы не можем проиграть! Тем более, мои собственные звёзды, зажжённые мной, начинают сиять на московском небе. Пока их мало, только три, но очень скоро мы увидим всё небо в алмазах…
Насладившись зрелищем, я возвращаюсь в зал, и вскоре всё заканчивается. Я спускаюсь вниз, провожая гостей и подхожу на стойку регистрации узнать, нет ли каких-то сообщений. И сообщение находится. Я беру записку и читаю:
«Срочно позвони. Павел Ц».
В Москве уже около трёх часов, значит дома дело к семи. Я тут же заказываю разговор и через десять минут меня соединяют с Цветом.
— Здорово, брат, — говорит он. — Сегодня вечером сход.
24. Каин, где Авель, брат твой?
Мы едем по утренней Москве. Транспаранты, светящиеся декорации, кумач, золото и практически пустые улицы подчёркивают торжественность момента и грандиозность переворота, произошедшего всего-то шестьдесят три года назад.
Для естественной эволюции шестьдесят три жалких года пролетают незаметно, а мы за этот короткий срок успеваем несколько раз перевернуть страну с ног на голову. Нам ведь только захотеть, мы и горы перевернём, да и всю планету в другую сторону раскрутим. Просто не желаем пока, необходимости не видим, плывём по пути наименьшего сопротивления.
В аэропорту, несмотря ни на что, довольно оживлённо, но билеты имеются — бери сколько хочешь. Я так и думал и не стал напрягать Злобинского помощника. Хорошо, что сегодня есть утренний рейс, иначе опять бы не попал на рассмотрение личного дела в «товарищеском суде», на собственную правилку.
И почему нельзя предупредить заранее? Так и будете приезжать раз в полгода? Ясно зачем, чтобы я не выкинул чего, не успел подготовиться сам и подготовить место. Но ничего, я успею. Скачков знает, что делать. Прилетаем на место в четыре часа дня. Встречает нас сам Скачков с маленьким красным флажком, приколотом к левой груди. Не снял ещё после демонстрации.
— Как отпраздновали вчера? — спрашиваю я.
— Нормалёк, — кивает он. — Замёрзли только, как собаки. Вчера минус пятнадцать шарахнуло, как всегда первый мороз аккурат на демонстрацию. Видать, кто-то не согласен, что это праздник.
— Главное, что мы согласны, — усмехаюсь я.
— Это точно, — соглашается тренер. — Ну что, ты готов? Это есть наш последний и решительный бой?
— Если бы последний, Виталий Тимурович, если бы последний…
Когда приезжаем домой, часы показывают пять. Я принимаю душ и делаю растяжку. Нужно заглянуть внутрь себя, небольшая медитация — это то, что сейчас нужно.
— Егор, ну иди покушай, — уговаривает мама.
— Я не хочу, мам, спасибо. Потом поем. Знаешь, как в самолёте накормили в честь праздника? Ого-го просто.
— Фантазёр ты, Егорка. Накормили в самолёте, а то я не знаю, что там за порции.
