Она сидела и слушала, напряженно сжав губы. Выражение крайней злобы на лице ее постепенно сменялось удивлением и даже удовлетворенностью.
– Да? Это ты? Да?!! Нет, ты серьезно? А где? Понятно. Жди, сейчас будут. Не вздумай упустить, башку оторву твою уродскую! Да!!! Жди!!!
Она бросила трубку. Огонек сумасшедшей радости светился в ее глазах.
– Порядок, – сказала она. – Кикимора зацапал его. Скрутил Коробова, черт возьми!
– Кикимора?! – взвизгнула Лека.
– Он самый. – Фоминых скалилась насмешливо. – Приятель твой Федя. Наш человек.
* * *
– Погодь маненько, – сказал Кикимора. – Мысль у меня есть...
– Какая еще мысль?
– Щас увидишь. – Кикимора полез в телефонную будку и набрал тот же номер, по которому только что разговаривал Демид. – Але, Лека, – сказал он. – Ну-ка, дай трубочку тетке, которая рядом с тобой стоит.
– Ты что, – заорал Демид, – сдурел совсем?! – Он бросился в будку, но Кикимора успел въехать ему ногой в пах, и Дема вывалился наружу, свалился, скрючившись, на землю.
– Привет, – проскрипел Кикимора. – Здорово, Волчица. Слушай, у меня тут сюрпризец для вас есть. Я тут Коробова вашего провел чуть не до самого дома. Глядь, а он по телефончику звонит. И дошло до меня, что там засада, дома-то у него. И он про это догадался, видать, девка-то ваша по телефону чегой-то ляпнула. Ну, смозговал я моментом, что Дема домой не пойдет. Исчезнет опять надолго. Я к нему сзади и фомкой по кумполу! Да живой он, живой! Связал я его как следовает. Пока не отчухался. Ты там орлов своих вышли сюда. И поживее, а то тут народец, бывает, шляется. Вопросы могут быть. Сама не ходи. Девку стереги. Она знаешь какая шустрая, даром что тощая. Все. Давай. Жду!
Демид уже поднялся, прислонился к дереву, держался руками за низ живота.
– Продал меня? – прохрипел он. – Почем хоть?
– Отчухался, – констатировал Кикимора. – Ладно, Дема, кончай хворать. Через три минуты здесь два лося землю рогами рыть будут, и мне успеть надо все в порядок привести. Так что дай-кось я тебя как следует свяжу. Прости, братишка, но перед начальством надо, чтоб все в ажуре было...
И он потянул ремень из джинсов.
* * *
– Порядок, – сказала Фоминых, поигрывая пистолетом. Двое молодцев уже вылетели из квартиры. – Порядок. Сейчас приволокут сюда твоего Коробова. Хозяин будет доволен.
– Кто твой хозяин? – Лицо Леки перекосилось от ненависти. – Король Крыс? Нежить эта вонючая?
– Мой хозяин – Червь. – Фоминых медленно расстегивала пуговицы своей блузки. – Червь проснулся. Червь голоден. Он ненасытен, и никто его не остановит. А значит, время человеков закончилось. Но у нас еще есть время, чтобы поразвлечься с тобой, птичка. Я знаю, ты любишь трахаться...
– С кем?!
– Со мной, котеночек, со мной. Знаешь ли, у твоего Демы есть должок передо мной. Он обидел меня недавно. Трахнуть я его не могу. Знаешь ли, он меня совершенно не возбуждает, как и все мужики. Но я трахну тебя. По крайней мере, на том свете тебе будет о чем вспомнить.
– Не смей, – прошептала Лека.
Фоминых уже стаскивала с себя трусики. В руке ее был пистолет, и он смотрел точно в лоб Леке.
– Раздевайся, – сказала она. – Тебе понравится.
* * *
В подъезде стояло четыре человека. Со стороны могло показаться, что два подвыпивших мужика заботливо придерживают еще двоих, выпивших совершенно без меры, а потому норовящих сползти по стенке вниз.
– Что делать-то с ними будем? – спросил Демид.
– В квартиру затащим, – ответил Кикимора. – Не на улице же оставлять? Только вот с Волчицей разберемся. Стреляет она – будь здоров!
– Как ты думаешь, эти двое – менты? Оперативники ее подчиненные?
– Не-а. – Кикимора мотнул головой. – Она сейчас не при исполнении. Она, между прочим, шифруется здорово. Если бы в милиции узнали, чем она на самом деле занимается, ее бы свои же на части разорвали бы! Менты таких дел ужас как не любят. Они хоть жизнь мне и попортили изрядно, но в большинстве своем они люди честные, это я признать должен. Вот она и подняла такую бучу, эта Фоминых. Тень на плетень наводит, на тебя все валит, чтоб саму ее не засекли. А эти два фраера... Знаю я их. Это из карховой секты орелики. Там таких много, козлов вонючих.
– А ты-то как туда попал?
– А так... Нравилось мне там поначалу. Жизнь мне наскучила обычная. А там – обряды всякие антиресные, опять же воровать не надо. Денег у них до черта, у этих сектантов. Всем обеспечат. И я вроде как был не на последнем месте – сам понимаешь, с моими-то способностями работа мне всегда найдется. И было все так, пока тебя я не встретил.
– В тюряге?
– Да. Специально меня туда запихнули, чтоб за тобой присматривал. Чтоб до смерти тебя убить не дал. Так, попугать только. Дело мне организовали липовое, и попал я на казенную постелю. Да только вот что вышло – как увидел я тебя, дак что-то во мне прямо перевернулося. И подумал я тогда: ежели ЭТИ такого хорошего пацана, как ты, замочить хотят, значит, чтой-то не так. А дальше ты с тюрьмы сбег – я аж диву дался. Ну, мне новая директива идет: выходи на волю, будешь Дему на свободе пасти. Как мое дело сляпали на халяву, так же на халяву и уничтожили. Опер там был молоденький, Крынкин, так он чуть инфаркта не хватил! Вышел я с крытки – смотрю, а ты уж так куролесишь, что зенки на лоб лезут. Ну, я только рад за тебя. Молодец, думаю, МОЙ Дема! Даже Волчицу эту прищучил так, что мало не показалось. Ну а что дальше было, ты и сам знаешь. Только все это время никто из этой компании и не подозревал, что я на твою сторону перешел. Они все думали, что я – ихний. Что тебя пасу. А я их в этом не разубеждал.
– Почему меня не убили сразу? – спросил Демид. – Ведь уже сто раз это можно сделать было?
– Ты – Бессмертный, Дема. – В голосе Кикиморы присутствовал какой-то странный оттенок, то ли торжественный, то ли печальный. – То есть убить-то тебя не так-то трудно, даже я, пожалуй, с этим справился бы. Да только ПРОСТО ТАК убить тебя мало! Им надо убить тебя по каким-то своим правилам. Чтобы душа твоя зазря не пропала, чтобы им после твоей смерти служила. Убить тебя должен только карх. А у него это никак не получается. Кишка тонковата.
– Понятно, – сказал Дема. – Ладно. Пойдем. Постараться только надо, чтобы меня не прихлопнули безо всяких там ритуалов. Случайно. Потому что, хоть душа моя для НИХ и пропадет, мне от этого радости тоже мало будет.
* * *
Кикимора позвонил в дверь.
– Кто там? – Женский голос за дверью.
– Это я, Кикимора. Открывай.
– Ах ты, сволочь! – заорал голос за дверью, и стало уже совершенно ясно, что это – голос Леки, а не Волчицы, как того следовало бы ожидать. – Предатель ты! Ты продал нас, скотина! Она сказала мне!..
– Лека, успокойся. – Демид приблизил лицо к двери. – Посмотри в глазок. Видишь, это я! Живой и здоровый. Где Фоминых?
– Ой, Дема!
Замок щелкнул, и дверь открылась. Кикимора и Демид затащили внутрь двух бесчувственных «приятелей». Лека стояла почему-то голая, прикрывалась одной ладошкой, в другой руке ее был «ПМ» со спущенным предохранителем. Кикимора бросил на нее смущенный взгляд и сразу отвернулся. Сделал вид, что крайне занят тем, как поудобнее посадить своего вырубленного клиента.
– Где Фоминых? – Демид озирался.
– Вон она!
Дема увидел вдруг, что то, что он принимал за кучу одежды на полу, было неподвижным телом, прикрытым всем, что попало под руку. Рядом присутствовала небольшая лужица, подозрительного розово-серого цвета.
– Тебя вырвало?
– Да. – Лека всхлипнула и прижалась к Демиду. – Я убила ее! Я не хотела... Вернее, я как раз хотела ее убить. Во мне вдруг что-то такое проснулось – страшное и сильное. Она ведь... Она собиралась...
– Я знаю. – Демид гладил ее по плечам, по спине, по гладкой попке, совсем забыв о присутствии Кикиморы. – Я знаю, малыш, что она хотела сделать. Успокойся, малыш. Все уже кончилось. Ты – молодец. Я люблю тебя.
Он даже собирался поцеловать ее, но вмешался Кикимора.
– Живая! – сообщил он. Он сидел на корточках около обнаженного тела Фоминых, сбросив с нее тряпки, и держал ее пальцами за запястье. – Пульс есть, значится. Оклемается, думаю.
На лбу Фоминых расплывался огромный синяк.
– Отлично. – Демид пошел по комнате, потирая руки. – Лека, можешь поставить Богу свечку, что не убила сегодня никого. Не каждый день так везет. И трусы надень, а то Федор Ананьевич, приятель твой, аки отрок, доселе невинный, слюной сейчас захлебнется.
– Срываться, срываться отсюда надо, – зашептал Кикимора. – Сейчас вся кодла сюда набежит. Они как-то чувствуют, знают, что друг у друга происходит.
– Мы уйдем, – сказал Демид. – Но несколько минут мне еще понадобится.
Он наклонился над телом Фоминых, приподнял его и потащил по комнате. Усадил в кресло. Руки Волчицы свисали безвольными белыми плетями, но грудь, красивая упругая грудь никогда не кормившей женщины, мерно поднималась и опускалась. Она была жива, Волчица. Опасно жива.
