рассказывал. Каждый из вас пытался помогать: защищали, барьеры строили, сражались. А я…
Измагард терпеливо ждал, позволял подбирать слова и сражаться с мыслями.
– Я ведь потерянная, ты прекрасно знаешь. Мои родители – простые неключи. До самого последнего дня я и не подозревала о каких-то силах, просто думала, что жизнь – не для меня, что мир буквально пытается избавиться от ошибки в божьем замысле. Что моего места среди миллиарда людей не существует. А потом появился Севир и дал надежду. «Ты одна из нас. Ты нужна. Ты изменишься». Аделина правильно говорила о розовых очках. Так наивно и слепо поверила. Вы и не задумываетесь, каково нам. Оторванным от привычного, незыблемого и неизменного. Зачем мы здесь, если всё, что ждёт – быть второсортной заменой?
Неожиданно потянуло на откровения. То ли действительно научилась открываться, то ли завтрашнее утро встретит с сильнейшим откатом, да таким, что забудет разом человеческую речь.
– Стоило попасть сюда, и одна за другой, лавиной, вскрылись новые истины: ты потерянная, ты никому не нужна, и ты не изменишься. Меня предали. И как теперь оказалось, не один раз. На балу… я увидела души своих родителей. Они мертвы. Из-за меня. Ведь не окажись сил, не уйди мы так рано с приёма – всё было бы по-другому! А Севир… Он в тот же день заверил, что с ними всё в порядке, что их спасли, что не о чём беспокоиться. Не хотел, видите ли, производить плохое впечатление. Конечно, куда уж хуже: родители мертвы, захочешь вернуться – умрёшь, будешь ненавидеть себя слишком сильно – тоже умрёшь! Звучит крайне заманчиво.
С каждым словом будто по мелкому камушку спадала громадная ноша. Даже дышать сделалось легче. Измагард в чём-то да оказался прав. Иногда внутри копилось столь многое, что оно начинало давить, причинять физическую боль. Отдать часть этих чувств другому – не самый худший вариант.
– Полегчало? – с полуулыбкой спросил Измагард и, дождавшись слабого кивка, посерьёзнел: – Я и не знал, что твоим провожатым вызвался Ворон. Он не самый приятный человек, а если дело доходит до пояснений – и вовсе. Но вообще-то, потерянных не выдёргивают просто так, а дают время, чтобы со всеми проститься, свыкнуться с мыслью о долгих годах вдали. Мы думали, что раз ты опоздала на месяц, тебя просто решили впихнуть к нам, а не ждать ещё целый год. Но такая ложь…Он что под тысячелетие всё-таки головой поехал? Скажи ещё и в Комитет контроля не ходила?
Элина попыталась вспомнить структуру Канцелярии, но после Трёх орденов и Императора опять споткнулась. Роман Васильевич убил бы на месте. Измагард, верно расценив заминку, готов был бить себя по лбу.
– Так. Что вообще он делал? Обряд-то обязан был провести?
Здесь, наконец-то, смогла с чистой совестью кивнуть.
– Который с водой и постригами? Ага. Этим Артемий Трофимович занялся сразу. Севир не хотел ждать.
Да что такое? Тот опять смотрел долго и задумчиво. Стал бубнить что-то себе под нос, а затем вовсе воскликнул недоверчиво:
– В одиночку и ночью. Если ещё и в полную луну, то к вам и через всякий барьер просочилась бы нечисть.
– Ты серьёзно?
– Серьёзнее некуда! Что твориться-то… Если бы не извечный статус нашего зама, я подумал бы, что Нагорный на деле и не шутил. Надо поспрашивать у них там, может, выдадут чего полезного. Да и наших воротничков попинать.
– Ты и с Хранителями знаком? – где вообще у него не было связей? Казалось в каждом Ордене, и даже подле Императора его уши.
– Есть парочка должников. Один даже в перспективе будущий Мастер, – похвастался.
Не нужно было обладать большим умом, чтобы сложить два плюс два, и догадаться о ком речь.
– Ангел?
Измагард кивнул, в который раз уже удивляясь:
– Чего ещё о тебе не знаю? Деля верно говорила: тёмная лошадка. Откуда?..
– Он и Мастер провожали до Академии в тот самый первый день. И затем ещё на Осенинах. Его сложно не запомнить.
– О да, верная собачка, по первому свисту приносящая тапочки хозяину.
– Точно, пусть и очень грубо, – усмехнулась, но, вспомнив разговор на балконе, которому невольной стала свидетельницей, добавила: – Только вот хозяин тоже любит своего пса и всё готов отдать, лишь бы тот был счастлив.
Измагард запрокинул голову и вгляделся в звёздное небо. Без извечных очков, растрёпанный и замёрзший стал будто совсем другим человеком – более искренним и более несчастным. Глубоко вздохнул и выдохнул, не глядя достал пачку сигарет.
– Будешь?
– Я же пай-девочка.
– Одобряю. Тоже хочу завязать с этой гадостью да срываюсь постоянно. Зажжёшь?
Элина уставилась на кончик сигареты, затем на свои ладони, и помотала головой.
– Я бы себе не доверяла, – даже если и получится, то контролировать пламя – что-то на безумно сложном для неё уровне.
– А стоило бы, – и достал из потайного кармашка металлическую зажигалку. – Будем уподобляться неключам. Хотя так посмотри, невелика ведь разница.
– О, вот теперь верю, что пьян.
Он лающе рассмеялся и, чиркнув пару раз, с удовольствием затянулся.
– Представляю, какая скучная была бы наша жизнь. Такая же как у них. Они ведь и не знают, для чего живут. Полная свобода, да толку? Очень уж легко потеряться. А тут обратись к Богам с просьбой, и они как один скажут: «Живи, чтобы продолжать наш путь, защищать мир от нечистых».
– В этом твой смысл жизни? Думаю, Аделина не оценила бы. Да и Аврелий тоже. У них много планов.
– Мы тоже меняемся. Неключи словно не думают дважды, бегут вперёд – в этом их прогресс. Нас же заставляют цепляться за традиции, за прошлое. Ещё сто лет назад стоило задуматься: «туда ли движется наш корабль?» И пока родители твердят о делах Рода и преумножении сил, мы просто хотим жить, творить и любить… Почему эти люди без сил и благословения Богов понимают больше нашего? Почему они увереннее нас? Почему учатся пониманию, терпению, принятию себя и других? Почему могут любить того, кого хотят, а не того, кого надо?
Элина не могла прикусить себе язык. Ей редко открывалась прекрасная сторона того мира, который так воспевал Измагард. Цветущая поляна посреди пепелища – вот как выглядели вольнодумцы.
– Потому что они борются? На той стороне не лучше, чем здесь. Есть плохие и хорошие, понимающие и не очень. Я тебя уверяю, некоторым не помешали бы наставления Скопы. Но они не дают себя заткнуть. Им страшно потерять дорогих и близких, но ещё страшнее потерять самих себя. Предать.
– Общественное благо или эгоизм?
– Разумный эгоизм, – наставила палец. – Чем слушал Григория Марковича? Нет в мире чёрного и белого. Есть то, что нам нравится и что не нравится. Нужно найти пересечение.
– Если бы всё было так просто. Завидую я тебе. Ничего не держит, никто не указывает как себя вести и
