скатерти и салфетки из тонкого кружева. Проблема возникла только со свежими цветами. Колдовать в столице было опасно, а в ноябрьскую холодную погоду цветы быстро увядали.
Но и это разрешилось благодаря Кларе. Она написала отцу и тот охотно познакомил Надежду с одним купцом из Белинии, который располагал несколькими плантациями весьма обычных с первого взгляда лилий. Конечно, с проходом через границу возникли некоторые трудности. Но Олег слишком сильно любил своих сестёр, чтобы не похлопотать за них. Оркестр пригласили тот же, что играет на балах императора.
Приглашения рассылались в основном своим и ещё нескольким представителям нового дворянства. Тем, кого было невозможно проигнорировать. Торжество обещало быть пышным. Надежда была уверена, что о нём будут говорить, как минимум месяц. Но за хлопотами о свадьбе Веры она всё же не забыла и о себе.
Как только Надежда смогла выбраться из дома, то тут же заказала платья на Золотой Аллее в бутике сударыни Грачевской. Платье получилось настолько великолепным (с открытыми плечами — всё по последней моде), что его последнюю примерку не смогла омрачить даже игла, случайно вонзившаяся Надежде в бок. Работники тут же принялись извиняться и бить поклоны, обещая снизить стоимость товара. Надежду это только обрадовало.
Только случайная мысль посетила её, когда Надежда и Сергей вернулись под утро с очередного бала. В последнее время со мной приключается много чего плохого, подумала она, снимая порванные шелковые перчатки. Но Надежда так устала от головокружительных танцев и удушающего присутствия супруга за плечом, поэтому мысль не получила развития, а потом и вовсе была вытеснена более мелкими заботами.
Чем ближе была свадьба сестры, тем не терпеливей становилась Надежда. Она охотно отвечала на вопросы высшего света и посещала лавки Золотой Аллеи одну за другой, кроме, разумеется, ювелирной лавки своего супруга. Надежда не отказала себе в парочке новых украшений, но на торжество всё же решила надеть бриллиантовое колье, подаренное Сергеем.
— Ты великолепна, — выдохнул он, смотря на супругу с обожанием, когда она сменила дневной наряд на вечерний.
Бриллианты, красный бархат и черное кружево мешались между собой, создавая притягательный и немного мистический образ. Словно богиня ночи она величественно протянула Сергею руку и тот трепетно взяв её, помог Надежде спуститься со ступеней.
Этим вечером она не затмевала невесту, они блистали наравне. Длинный пурпурный шлейф и фата из флёра сковывали движения Веры, но выглядели потрясающе. Сестра почти не танцевала.
А вот Надежда кружила танец за танцем, словно стремясь наверстать, то упущенное время, когда не могла покинуть пределы дома в Юстинии. И её было всё равно на хмурые взгляды мужа.
— Вы ведёте себя не пристойно, — недовольно шипел ей Сергей, когда наконец — то смог вклиниться в поток кавалеров.
— Вам лишь кажется, — отмахнулась от него Надежда.
Всё вокруг было слишком ярким и красочным, чтобы портить его вечным недовольством Сергея. Но тот уже сделал своё дело, и Надежда почувствовала, что ей нужно чуточку отдохнуть. Она присела на стул под бардовыми портьерами, пока Сергей отлучился, чтобы принести ей игристого вина.
— Душенька, — подсела к ней Антонина Бориславовна. — Ты постаралась на славу.
Её так похожее на мамино лицо горело здоровым румянцем, но стоило ей взять Надежду за руку, как оно стремительно утратило все краски. Антонина Бориславовна вскрикнула и испуганно отдернула ладонь.
— Ох, — тяжело выдохнула она. — От чего же ты так холодна.
Надежда удивилась. Она совершенно не чувствовала себя замерзшей. Наоборот, после столь долгих танцев женщина ощущала жар в каждой частице своего тела.
— Все со мной хорошо, — отмахнулась Надежда. — Вам просто мерещится.
— Нет, нет, — покачала головой Антонина Бориславовна, вновь стараясь взять её за руку, но тут вернулся Сергей с двумя бокалами.
И Антонина Бориславовна, что была ярым приверженцем старых традиций и не выносила таких новых посвященных, как Сергей Горячев, молча ушла.
Надежда только и успела пригубить вина, как вновь устремилась в пестрый хоровод пар.
Уже ранним утром, переступая порог замершего в предрассветный час дома, она чувствовала себя полностью удовлетворенной. И не гудящие ноги, ни ломка в спине не портили впечатления от праздника.
Стоило ей только скинуть начидку, как отмер молчавший всю дорогу до дома Сергей.
— Как же Вам не стыдно? — чуть ли не шипел он. — Вы заигрывали со столькими мужчинами сразу, не смотря на своё положение замужней дамы.
— Вы не только что открыли глаза, — раздраженно ответила Надежда. Вновь он испортил ей настроение. — Это высший свет. Там все друг с другом заигрывают. Советую и Вам как — нибудь попробовать.
— Меня не интересуют все, — в тон ей ответил Сергей. — Меня интересуете только Вы. Неужели Вам не жаль моего сердца?
— Вашего сердца? — надменно спросила Надежда, а затем усмехнувшись со знанием дела произнесла. — Оно ни мне не нужно, никому — либо другому.
Она повернулась к мужу спиной, ставя точку в их разговоре. Её туфелька почти коснулась первой ступени главной лестницы, как Надежду со страшной силой дернули назад, и что — то уперлось ей в спину. Алмазное колье впилось в тонкую шею, лишая Надежду возможности дышать. Она чувствовала, как её ногти царапают шею, пытаясь избавиться от красивой удавки. Но все, что волновало женщину, это неспособность сделать и глотка воздуха, а ожерелье впивалось в кожу всё сильнее и сильнее.
Надежда извивалась и хрипела, стараясь выбраться из пут. Она судорожно потянулась к замочку, но наткнулась на мужскую руку, которая тянула колье на себя.
Это Сергей, догадалась Надежда. Неужели он сможет убить меня? Разве он не боготворил меня?
Хрипы и возня прекратились, и мужчина разжал побелевшие от натуги пальцы. Когда тело супруги рухнуло на пол, дом по-прежнему хранил безмолвие.
Иван Орлов
Первое, что Ивану захотелось нарисовать — это небо, видимое в дыре, которая осталась после его падения. Стёрлись все бывшие до этого бабочки, цветы и сирень. Он лежал на сене, вокруг кудахтали перепуганные куры, носясь по курятнику, словно обезумевшие, взволнованно звали его братья, и кажется, завизжала перепуганная нянюшка, а Иван просто смотрел на небо и хотел запечатлеть его в своей памяти именно таким, каким оно предстало перед ним сейчас. Безграничным и безоблачным.
Небо нельзя было сорвать, как цветок или поймать, словно бабочку, чтобы принести маме. И отдать ей свои глаза, чтобы она, увидела тоже, что и он так же было нельзя. Тогда Иван попытался изобразить его угольком на бумаге, пока ждал, когда заживет сломанная нога. Но уголёк был чёрным, а небо голубым и глубоким. Получалась только грязная возня.
Это расстроило его сильнее,
