– Толян!
– Темный, так Темный. Сойдет и это, пока свое не отыщу.
Стас с сомнением оглядел его одеяние.
– Тяжко тебе придется в этой сбруе. Не угонишься за нами. Да и лошадку придется отпустить.
– Можно и отпустить. Авось не пропадет. А доспех сниму. Не мой, не жалко, – уступчиво мотнул головой Темный. – Хоть в исподнем пойду, только в Сумерки возьми, воевода.
– Берем, ребята? – Стас повернулся к воям.
Встретил с холодными подозрительными глазами Груздня. Поймал бесшабашный взгляд Войтика, ироничный – Лехин.
– Берем! – решил он. – Но можем и потерять! Если отстанешь.
Но Темный, не дослушав его, уже сдирал с себя длинный, до колен копытный доспех, прилаживая за спиной такой же, как у них меч и лук со стрелами.
Не дожидаясь, пока Темный закончит переодевание, немногословный Хруст расседлал его коня и щелкнул ладонью по крупу.
– Догоняй своих, лошадка. Только где они сейчас? Там ли, здесь ли…
Саврасый вскинул голову, тряхнул гривой, негромко заржал и неспешно затрусил в сторону Сумерек.
– Дорогу нам указывает, – по-детски улыбнулся Веселин. – Теперь не собьемся.
Возражать парню не стали. Хотя и так всем понятно, что мимо Сумерек не пройдешь. Нависли над краем черной тучей, того и гляди гром грянет и вместо дождя смолой горячей прольется. Хорошо еще гора молчит. Не полыхает молниями, озаряя тревожным заревом округу, полыхая отблесками по кромке Сумерек.
У окоема Сумерек Стас взмахнул рукой.
– Все. Привал, бойцы. Есть и спать. Моя – первая стража. Меняет Алексей. Потом Груздень. Кому не достанется, пусть не обижается, – пошутил он. – Стражи на всех хватит. Груздень, раскрывай котомки. Мечи на стол, что осталось.
Лениво, наспех, чтобы не тратить времени попусту, пожевали и попадали в траву.
Стас повалился на землю чуть в стороне от заснувших моментально ребят и закинул руки за голову.
«Все как прежде, – почему-то подумалось ему. – Запах травы. Небо над головой. И верный «Калаш» под рукой. Пардон! Лук со стрелами и два меча. Только сейчас сам себе голова. Сам сделаю. И сам себе отвечу».
Мерно отщелкивают секунды старенькие «командирские» часы. Первая боевая награда за первый поиск ему, зеленому «летехе». Старый, потрепанный жизнью и Богом забытыми гарнизонами полкаш снял их ему со своей руки и, за неимением большего, стыдливо улыбаясь, сунул ему их в руки.
– Хорошо начинаешь, сынок, – так, кажется, сказал он тогда ему.
А Стасу даже было неловко вскинуть руку к виску и рявкнуть чеканным бодрым голосом с сопливых лет заученное «Служу Советскому союзу»! Промямлил что-то невразумительное и задом выполз из командирской палатки.
Где сейчас тот седой полковник? Где молодецкое «Служу Советскому союзу»? И где сам союз? Все в дым… А теперь все больше не России, спецназу служат. Ну, кто-то еще ВДВ.
А для него же этого всего почему-то мало было. Не стало Союза, и как-то так получилось, что и он сам не нужен стал. И он, и еще с десяток таких, как он. А может, и больше. Кто их считал, по всему миру разбросанных?
Может, и притерся бы и к новым условиям, если бы не та харя из штабных, не вовремя встретившаяся с его кулаком.
Мерно щелкают стрелки на стареньких «командирских».
И так же мерно посапывают уставшие за день ребята.
Странно, но не чувствовал Стас скорби и тоски по утерянному миру. По однокомнатной «хрущевке», которой сподобили его старые друзья после того, как пристроили в родном городишке, чтобы спрятать от неправедного московского гнева. Да еще в щенячьем звании, через которое он когда-то бодро перескочил сразу в капитаны.
Леха – другое дело. У него свадьба сорвалась. Но держится героем. Виду не показывает. Да и Толян духом не падает. Пора будить… Или пусть поспит еще?..
Вот удивительно! Влез во все так, как будто это мое, кровное. Уехал бы с миром в Соколень и зажил бы тихо и мирно, как и подобает командиру разведывательно-диверсионной группы на отдыхе, которого к тому же разыскивает половина разведок мира за детские шалости. Может быть, даже получилось бы жениться, настрогать детей и успеть понянчить внуков…
Полнолуние. Климат здесь что ли такой особенный? Даже всю эту галиматью и чертовщину, которую втихаря нашептывает волхв, понимать начал. И уж не все кажется галиматьей и чертовщиной. Может, шагая от эпохи к эпохе утратили что-то важное, изначальное, целиком доверившись плодам технического прогресса?
– Леша! – негромко позвал он. – Проснись.
Леха сел, замотал взлохмаченной головой, прогоняя сонную одурь, со стуком зевнул и поднес часы к глазам.
– Все. Хана. Батарейки сдохли.
– Возьми мои, – Стас расстегнул почерневший от времени и залоснившийся ремешок и подал напарнику. – Отбиваюсь…
– Отбивайся, отбивайся. И так лишнего прихватил. Совсем меня задохликом держишь.
Но Стас уже не слышал. Выработанная годами привычка сработала за него. Едва он закрыл глаза, сон пришел сам собой. Но спал по-звериному чутко. Ресницы вздрагивали на каждый шорох. Тело замирало, как перед броском. Рука покоилась на рукояти боевого ножа. Лехе показалось, что у напарника и уши вздрагивают, как у волка.
– Волк и есть, – не то подумал, не то согласился он. – Того и гляди – перекинется.
– Не пробовал, но подумаю, – сквозь сон пробормотал Стас и перевернулся на бок. – Надо только у волхва заклятие узнать… полнолуние…
– Тебе это вовсе не надо, брат.
Огромная серая волчья голова наклонилась над ним, и желтые немигающие глаза заглянули в лицо. Верхняя губа приподнялась, словно в улыбке, показав белые беспощадные клыки.
«Тебе это не надо, старший брат, – забилось в его сознании. – Просто встань и перекинься.
«Дьявольщина! – подумал он. – Приснится же такое».
«Перекинься!» – потребовал голос.
Адская боль сломала его тело в не мыслимых судорогах. Кости вылезли из суставов.
Он увидел все это, как будто со стороны, и взвыл от боли… нет, не от боли был этот вой. Первобытный счастливый вой волка в предчувствии удачной охоты.
– Леха!
– Твой брат спит. С ними ничего не случится. Братья хранят их спокойный сон.
Слепая мощь распирала его тело. Мышцы вздрагивали от восторга и нетерпения. Сердце билось мощно и гулко.
– Моим братьям необходимо свежее мясо.
– Стая гонит оленя, брат. Мы еще успеем. Половина – твоя.
И две серые огромные тени исчезли в траве.
Уплывает земля под ногами. Вперед и вперед. Тело дрожит от счастья. Могучий красавец олень, не разбирая дороги, несется через цветистую поляну. Еще миг – и он скроется в лесу. И тогда…
Толчок. Серое тело взмывает в воздух. Удар широкой грудью всем телом. Клыки рвут оленье горло. Кровь, горячая кровь пьянит, как вино, туманит взор.
– Славная охота, брат! – одобрительно пропел седой вожак, слизывая с его морды обжигающую сладкую кровь.
Молодая разбитная самка, игриво щелкая клыками, толкает его плечом.
– Да, это была славная охота, брат, – согласился он. – Я пришлю братьев за своей долей.
И снова скрючило, сломало, винтом выворачивая позвоночник.
– Разнежился! – недовольно подумал он. – Совсем разучился на земле спать. Затек!
Растянулся, разбросал руки в сторону.
– Леха!
Леха, друг и напарник, спал, сладко шлепая губами и уронив голову на колени. – Хорош друг, нечего сказать!
– Стас, сам не знаю, что произошло, – поднял на него виноватые глаза и даже не пытается оправдаться. – Ей-богу. Как обухом по башке. Не стыдно бы было, если бы хоть спал по-человечески. А то волки всю ночь так и мельтешили перед глазами, так и мельтешили…
– Ладно. Проехали, – угрюмо промычал в ответ. – Выходит, мы с тобой один сон на двоих видели. У меня все тело болит и на разрозненные молекулы рассыпается, словно танковым тягачом топтали.
Леха понял, что выволочки не будет, и облегченно вздохнул.
– У тебя лицо в крови. Не спишь ни черта, должно быть, кровь из носа шла. Худой, как шомпол. Умойся. Давай солью, пока вода есть. А то ребят перепугаешь.
Стас наспех умылся. Ноздри затрепетали от запаха крови.
«Приснится же такое. Старею, брат. Старею. Уставать начал. Вот и лезет в башку черт те что, – подумал он. – А раньше трое суток кряду бежать мог, и хоть бы что».
Повозился, улегся поудобнее и, закрывая глаза, неожиданно для себя сказал:
– Леша, ты с рассветом Войтика пошли на одиннадцать часов. Там наша доля от оленьей туши нас дожидается. Может быть… Хотя, нет. Я сам. А то сами перепугаются и родню распугают.
– У тебя крышу снесло, Стас? – с тревогой поинтересовался Леха.
– Может быть… может быть, – уже сквозь сон пробормотал он. – А может быть – и нет. Полнолуние. Волчья пора. Как раз на нас рассчитана.
Леха с трудом разобрал последние слова Стаса, сунулся за разъяснениями, но было уже поздно. Стас, положив руку на рукоять ножа, мирно похрапывал, уютно свернувшись клубком.
«Какая родня? Какая доля? – глядя на разгладившееся и ставшее по детски беззащитным лицо друга, подумал он. – Чудны дела твои, Господи. Не для среднего ума среднего опера».
